- 91
- 100
В одной из провинциальных больниц, на свет появился Лука, долгое время его родители не могли завести ребенка по непонятным причинам. Отец - работает полицейским в Киеве, а мать работает медсестрой в городской больнице. Лука с рождения был одарён любовью и счастьем со стороны своих родителей, и родственников, которые ценили его, как свечу во тьме. Семья проживала в хорошем домике, который передался по наследству отцу. На выходных семья часто посещала природу, а именно лес. В школе проблем с учебной программой не было, он старался учиться хорошо и не нарушать школьные правила. С каждым годом у него появлялось желание стать полицейским, он брал пример со своего отца. Однажды произошло страшное и во время задержания особо опасного преступника - его отец трагически погиб в перестрелке. Лука будучи подростком понимал нынешнюю ситуацию, но не мог ничего сделать. Слёзы матери и одни нервы. С каждым месяцем ему становилось хуже, он пытался забыть тот день, когда он видел своими глазами, как его отец лежал в гробу, нарядный и красивый. С матерью он проводил меньше времени, ей приходилось работать до ночи чтобы прокормить своего сына, выплаты за потерю кормильца были небольшие, но хватало на жизнь. В школе у него начались проблемы с успеваемостью и одноклассниками, которые пытались его провоцировать на конфликты из-за того что его отца больше нету. Учителя поддерживали его и пытались поставить на верный путь, но он их не слушался и пропускал информацию мимо ушей.
На фоне потери отца, алкоголь стал для него антидепрессантом, он перестал появляться дома. Лука связался с плохой компанией, каждый день он проводил на улице или где-то во дворе, где они собирались своей шайкой и бухали, как взрослые дядьки. Мать уже не волновало то, что сына вечно дома нет, так как считала то, что тот вырос чтобы начать свою жизнь. С трудом ему удалось закончить школу и выбрать армию.
~~~
Как только мне исполнилось 18 лет, то я подался на срочную службу в войска Украины. Через две недели я уже проходил мед.комиссию и был отправлен за 200км от своего родного дома. Первое время я не мог адаптироваться в такой обстановке, ведь каждый день ранний подъем, тренировки и безусловное выполнение всех приказов высокопоставленных офицеров и командира. Каждый день, перед сном. Я задавал себе вопрос: "А может это и к лучшему?", раньше у меня была мечта стать полицейским, как мой отец, но его больше нету на этом свете. Несколько месяцев мы повышали свои навыки в рукопашном бою и стрельбе. Из нас пытались сделать воинов. С каждым проведённым днём в таких условиях - я начинал привыкать к постоянной дисциплине, которая стала частью меня. Я не жалел себя на тренировках, буквально топил до талого, убивая свои мышцы и свое сердце большими нагрузками. Мне казалось то, что я смогу обрести настоящую силу, если буду изнурять себя работой над своим телом. Я и не думал то, что армия даст столько полезного мне; багаж опыта и знаний. Иногда про мать вспоминал, которая осталась одна и от этого тоска накатывала, которую я пытался убрать - тратя время на физическую нагрузку, когда все лишние мысли отключаются. Прошло почти два года, ведь я подписал контракт. Армейская жизнь заменила мне родной дом. Из простого мальчишки, тосковавшего по дому, я превратился в сержанта, научившегося гасить тоску нагрузкой. Мои навыки в стрельбе и тактике были отмечены командованием. Но судьба моя, как и командир на учениях, любит вносить коррективы. Как-то раз после полевых занятий меня вызвал к себе командир части. В кабинете, кроме него, был незнакомый мне офицер в форме с голубым беретом и нашивками ООН. "Сержант, - строго начал командир. - Твои документы и характеристики рассмотрели на уровне министерства. Международная организация объединённых наций запрашивает квалифицированных военнослужащих для участия в миссии по поддержанию мира. Ты знаешь, где сейчас самый хрупкий мир в Европе?". Я молчал, стоял по стойке смирно. В голове пронеслись обрывки новостей: Балканы, война, этнические чистки... Место, где недавно лилась кровь. "Босния и Герцеговина, - продолжил офицер из ООН, изучая мою реакцию. -Миссия UNMIBH. Наша задача: наблюдать, патрулировать, обеспечивать условия для мирной жизни. Это не война. Но это приграничье, сержант. Зона разъединения. Там до сих пор стреляют, там до сих пор ненавидят. Там нужны не просто солдаты, а дисциплированные, хладнокровные миротворцы". Мне не нужно было время на раздумья. Годами я тренировал своё тело и волю, гасил эмоции в долгих кроссах. Возможно, всё это было подготовкой не к парадам, а к этому моменту. К возможности не просто служить, а служить чему-то большему. И в глубине души застыла мысль: а что, если где-то там, в тех разорённых селах, тоже есть матери, которые ждут своих сыновей? "Готов служить, товарищ полковник!" - чётко прозвучал мой ответ. В тот же вечер, в казарменной тишине, под светом одинокой лампы, стоявшей на столу, я писал письмо матери. Слова давались тяжело. Я старался убрать из них всё, что могло её испугать, и вложить всю армейскую уверенность."Мама, меня отправляют в командировку. Это важная и почётная работа, под флагом ООН. Я буду помогать сохранять мир в другом государстве. Со мной всё будет в порядке, у меня отличная подготовка. Не волнуйся, пожалуйста. Я тебя очень люблю!".
Конверт с этим письмом я оправил в далёкий теперь дом. А через месяц я стоял на взлётной полосе аэродрома, сжимая в руке берет небесно-голубого цвета. Ветер бил в лицо, грохот турбин заглушал всё внутри. Я больше не просто украинский солдат. Я - голубая каска. Миротворец. И моя новая служба начиналась там, в боснийском приграничье. Я сделал последний глубокий вдох воздуха Родины и направился к трапу самолёта.
Босния. Наш отряд разместили в бывших казармах на краю села в приграничной зоне. Наши позиции наблюдателей были разбросаны по холмам, откуда открывался вид на долину, разрезанную колючей проволокой и разбитой дорогой. Службы была скучной: патрули, наблюдение, заполнение журналов, смена на посту. Один из наших инструкторов обучал нас английскому языку, дабы мы могли контактировать с остальными сослуживцами. Мне в целом не трудно давалось понять английский, ведь по мимо этого нам подогнали по книжке, и в свободное время я учил английский. Местные жители - в основном старики, женщины да дети - смотрели на нас с отстранённостью. Мы для них были ни своими, ни чужими, а лишь временным прикрытием их пятых точек. Я пытался наладить контакт. Покупал в лавке у бородатого Мехо сигареты и кивал, слушая его отрывистые фразы на ломаном сербско-хорватском, который я начал понемногу понимать. Рядом с магазином всегда сидела старая женщина в чёрном, Сенада. Она молча вязала что-то, а её глаза, пустые, смотрели куда-то сквозь меня, в прошлое. Иногда я оставлял у её порога шоколад или банку тушёнки из нашего пайка. Она никогда не благодарила, лишь раз медленно подняла на меня взгляд и кивнула. Как я потом и узнал, то она потеряла двоих детей и мужа, когда их село было под плотным обстрелом. Мне было не по себе от услышанных новостей, ведь жалость проснулось во мне к её обстоятельствам, но я быстро выбил это из головы. Мне нельзя было отвлекаться на такие вещи.
Первая мина прилетела со стороны, откуда мы её не ждали. Разрыв прогрохотал ниже по склону, подняв фонтан грязи и камней. Мы все мгновенно пригнулись. Сердце колотилось неистово. "Миномёт!" - крикнул Жан. Вторая мина упала поближе. Земля содрогнулась под ногами. Посыпалась мелкая щебёнка. "В укрытие! Быстро! - заорал уже я, хватая Петра за рукав. Но третьего взрыва мы не услышали. Вскоре раздалась оглушительная, белая вспышка. Меня отшвырнуло на край окопа, осыпало землёй. В ушах всё звенело и казалось то, что нам настанет конец. Я откашлялся, в глазах моих плыли тёмные пятна. Протёр глаза. Дым и пыль рассеивались. И тогда я увидел. Там, где секунду назад стояли Жан и Люк, споря о футболе, теперь была лишь воронка. Рваная и дымящаяся. И куски... Куски полевой формы цвета хаки, смешанным с алым. Клочья. Один голубой берет, нелепо целый, лежал в грязи в пяти метрах от края. От Петра... от Петра осталась половина. Его не было от пояса и выше. Только страшная, вывернутая нога в разорванном сапоге. Время остановилось. Мозг отказался понимать. Я не кричал и не плакал. Я просто смотрел, задыхаясь, втягивая в лёгкие едкий запах взрывчатки, гари.. Тошнотворный запах свежей крови и внутренностей. Потом прибежали свои, началась суета, крики в рацию. Я стоял, прижавшись спиной к бревнам укреплений, и смотрел на свои руки. Они тряслись, как на утро после алкогольной вечеринки. Пустота. Мне было страшно не за себя, а за моих напарников то, что с ними произошло. Их планы разорвались. Матери и отцы будут оплакивать их. Я начал презирать себя то, что не смог повлиять на ситуацию и спасти их. Мне было стыдно за себя и это терзало мою душу. Вечером, когда тела уже эвакуировали, а позиции укрепили, я вышел перекурить. Внизу, в селе, горели огоньки. В темноте я увидел знакомую фигуру в чёрном. Сенада стояла у своего забора и смотрела в нашу сторону, на холм. Она ничего не могла видеть в темноте, но, казалось, всё знала. Она медленно перекрестилась, развернулась и ушла в дом.
Это случилось на рассвете. Сначала с другого берега реки, из тумана, поднявшегося над водой, ударил миномёт. Прицельный град. Разрывы начали прочёсывать нашу линию укреплений, двигаясь к командному пункту. Земля вздымалась чёрными фонтами. Потом к вою мин добавилась очередь из крупнокалиберных пулемётов. Стекло на наблюдательном посту разлетелось вдребезги. "К бою! По позициям!" - хриплый крик командира роты, голландца ван Дейка". Я вжался в бруствер, прицелился из автомата. В тумане замелькали тени. Десять, может, пятнадцать человек. Двигались перебежками, от укрытия к укрытию, стреляя на ходу. Их огонь был беспорядочным. "Огонь на подавление! Не дать им подойти к проволоке! - скомандовал Ван Дейк". Наша очередь была другой. Не тратить патроны. Короткие очереди по чётко видимым лицам. Рядом сержант-поляк, Марек, работал на пулемёте ПК, отсекая длинные очереди. Один из боевиков сумел приблизиться, швырнул гранату. Она упала перед окопом, отскочила от бревна. Я рванулся в сторону, глухой удар в грудь, звон в ушах. Поднялся - в ухе течёт кровь, но окоп цел. Тот, кто кинул, уже упал на землю с простреленной головой. Но главную опасность представлял миномёт. Он выбивал наши точки. "Координаты! Нужны координаты миномётной точки! - кричал Ван Дейк в рацию, запрашивая огневую поддержку у сил быстрого реагирования". Я увидел его. На другом склоне, у подбитого грузовика, вспышка. Вспышка, а через секунды - вой над головой и разрыв правее. "Азимут 315! У разбитого грузовика, синевого цвета!" - закричал я на английском, не отрывая глаз от того места. Ван Дейк тут же передал данные. Потом сзади, с нашей тыловой позиции, раздался сокрушительный хлопок. Это била наша собственная миномётная группа. Снаряд с воем уносился над нашими головами. Первый не долетел. Второй накрыл синий грузовик. Яркая вспышка, столб дыма и обломки, которые разлетелись в разные стороны. Вражеский миномёт уничтожен. Боевики, оставшиеся на поле, начали отползать, утаскивая раненых. Наши не стреляли им в спину. Наша задача была удержать позицию. Мы её удержали. Я посмотрел на свои руки. Они не тряслись. Казалось то, что я начал привыкать к таким сражениям.
После той атаки всё успокоилось. Нападений больше не было. Наш участок границы был стальной дверью и по-этому сюда перестали лезть. Служба вошла в прежнюю колею: патрули, наблюдение, бесконечные бумаги. Мы стали опытными солдатами. Местные жители стали относится к нам с добром. Седана даже как-то протянула мне, проходящему мимо, чашку крепкого горького кофе. Молча, я выпил и кивнул. Казарма погружалась, а я страдал от кошмаров. Я не засыпал, а проваливался. И каждый образ - обратно, на тот самый холм. Звук прилетающей мины, после которой картина вспыхивала чудовищная картина: Петро, поворачивающийся ко мне не лицом, а кровавым месивом, спрашивает сиплым шёпотом: "Как же моя кофейня?". Жан и Люк, собранные из кусков, как страшная мозаика, продолжают спор о футболе, а из их ртов стекает чёрная земля. И я не могу ответить, не могу пошевелиться. Снова атака. Я стреляю, кричу приказы, но мои пули пролетают сквозь призраков. Я просыпался в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. И лежал до рассвета, глядя в потолок, слушая, как храпят живые товарищи.
И вот настал день ротации. Полгода пролетело. Сдали оружие, получили на подпись кипы документов. Нам выдали конверты с деньгами, долларами. Толстая пачка. Больше, чем я когда-либо держал в руках. Я пересчитал купюры, поставил подпись. Эти деньги не были платой за службу. Они были компенсацией за пережитое нами на этих землях. Мы грузились в тот же самолёт. Я стоял на трапе, оглядывая холмы, село и дорогу. Мехо вышел из лавки, помахал рукой. Сенада стояла на своём месте. Я поднял руку в знак прощания. Она снова медленно перекрестилась. Двигатели взревели, самолёт тронулся, оторвавшись от боснийской земли. Кто-то радостно кричал, кто-то пел. А я молча смотрел в иллюминаторное стекло, на уходящую вниз землю. В кармане гимнастёрки лежал конверт с деньгами и лёгкий, драгоценный голубой берет.
Глава IV
Самолёт приземлился в Жулянах. Родной запах Украины. Происхождение всех формальностей на родине: штампы, печати, перевод из статуса миротворца обратно в статус простого гражданина. Контракт закончился. Я не предупреждал мать о точном дне приезда. Просто вышел на знакомую, ушатанную дорогу в её районе. Ничего не изменилось. Тот же магазин "Продукти", та же покосившаяся остановка. Только я был другим. Дом, наш старый дом, казался ещё более маленьким, будто сжавшимся за время моего отсутствия. Я постоял у калитки, собираясь с духом. Потом толкнул её - скрип был тем же самым. Она была во дворе, вешала бельё. Стояла спиной в выцветшем домашнем платье, с той же белой резинкой для волос. Обернулась на скрип калитки. Увидела меня. Опустила руки. Мокрое полотенце упало в таз. Она подбежала, обхватила моё лицо руками, смотрела в глаза, как будто искала в них того мальчишку, который уходил. Но нашла лишь потухший глубоко внутри след войны. Она не плакала. Она просто гладила меня по щекам, по коротко остриженным вискам, шепча: "Сыночек... сыночек мой...". Дома пахло тем же: борщом, лавровым листом и старой мебелью. Я сел за стол, и всё поплыло перед глазами от этой нормальности. Она суетилась, ставила чайник, доставала варенье. Второй день. Тишина. Мы молча пили утренний чай на кухне, и я видел, как её взгляд постоянно находит во мне новое: жёсткую складку у рта, появившуюся от привычки сжимать челюсть, медлительную плавность движений. Она молчала, давая мне привыкнуть к этим стенам. После обеда, когда солнце уже перевалило за крышу соседского сарая, я попросил её сесть за стол. Я не стал ничего говорить. Просто достал из сумки плотный, потёртый на углах конверт и положил его между нами на скатерть с выцветшими розами. Она потянулась к конверту дрожащими руками. Её лицо поболело. Внутри лежали плотные пачки. Доллары. Больше денег, чем она, наверное, видела за всю свою жизнь, сложенных вместе. "Это чистые деньги. И все, кто служил в горячих точках, получают. По-разному, но получают. Это мои кровные. И я хочу, чтобы ты на них купила новый дом. Получше этого". Она сопротивлялась, но я смог её уговорить взять деньги. Я оставил себе немного денег, а всё остальное отдал матери, ведь она была у меня единственная. Она медленно протянула руку и накрыла своей ладонью мою, лежащую рядом с её конвертом. Ладонь была тёплой, и она дрожала. "Ты вырос, - прошептала она, и в её глазах блеснули слезы". Прошло несколько месяцев. Новый дом. Я устроился охранником на склад. Ночные кошмары стали появляться реже, но при их появлении - снова просыпался в холодном поту. Однажды вечером зазвонил мой старый, ещё допризывной мобильник. Незнакомый номер. Мне позвонил Павел Жихарев с которым я служил на учебке. Он предложил мне встретиться, да и выпить за встречу, новостями обменяться. Мы договорились увидеться в пивной в центре города. Паша почти не изменился внешне, только во взгляде появилась та же знакомая усталость, что была у всех, кто прошёл через серьёзную службу. Выпили по пиву, вспомнили старых знакомых, командиров. Потом разговор перекатился в другое русло. Паша залпом допил пиво, придвинулся ближе через стол. От него пахло перегаром. "Слушай, Лука. Вижу ты парень правильный, не раздолбай. И, говорят, после той... Боснии... железные нервы. Работа у тебя сейчас - говно, а не работа. Копейки. Я пожал плечами, закурил сигаретку. Мне не нравился его тон. "Хватает. Мать обеспечил - сказал я". Он махнул рукой. "Да я про то не.. - Я про то, что есть вариант подняться. Серьёзно. Есть у меня один контакт. Мужик из Киева, торгует... ну, антиквариатом особенным. Спрос дикий, особенно у западных коллекционеров. И есть у него основная точка по добыче. ЧЗО. Мне будто и не нравилась эта задумка, как будто мутная тема. Он продолжал говорить: "В тех местах куча добра. Под воздействием выброса, аномалий, не знаю. Образуются артефакты за которыми гоняются учёные, да и просто богатые коллекционеры. Один такой артефакт может стоить как твоя годовая зарплата на складе. У меня есть проводник. Мой кореш. Сталкер со стажем. Он там свои ходы знает, как у себя в огороде. Обходит все посты. У него маршруты проверенные. Он берёт сорок процентов с найденного. Мужик из Киева всё оценивает и сразу платит налом, без вопросов. Подумай. Ты же не из робкого десятка. Сидеть тут на складе, пока молодость уходит? Или один раз рискнуть и обеспечить себя и мамашу на годы вперёд?". Он оставил листок с номером телефона на столе рядом с моей пепельницей, откинулся на спинку стула. "Позвони, если решишься. Буду в городе ещё неделю. Формируем группу. Нам как раз нужен опытный военный, как ты. Ты подходишь!". Мы расплатились и вышли на улицу. Паша хлопнул меня по плечу и зашагал прочь, растворившись в толпе. Я стоял, держа в руке тот самый листок. Меня это заинтересовало. Он слишком красиво это говорил.Звонок Паше я сделал через три дня. Нервно курил на кухне нового дома, три ночи, где к старым кошмарам о боснийском холме добавлялись новые - о зелёном свечении во тьме и шелесте радиоактивной пыли. В голове была мысль: "Один раз. Один серьёзный заход. И больше мать никогда не увидит в моих глазах заботу о деньгах". Встреча была назначена на глухой окраине города, у заброшенной автозаправки. Подъехали на двух машинах: я с Пашей на его девятке, и ещё двое на грязной ниве. Двое друзей-солдат Паши. Один вечно молчал, с бычьей шеей, представился просто "Клык". Другой нервный и с вечно бегающим взглядом - "Стриж". Оба отслужили. Мы ждали в темноте, курили, почти не разговаривая. Мы все были солдатами, но там, в армии, всё было по уставу, по приказу. Здесь же правила диктовал тот, кого мы не знали. Он пришёл пешком, из темноты между бетонными плитами, бесшумно, как будто призрак. Невысокий, в тёмном камуфляже без опознавательных знаков. На лице его была полумаска из плотной ткани, которая скрывала нижнюю часть. "Жихарев, - сказал он. - Это твоя группа? - Да, Серый. Всё как договаривались. Это клык, Стриж, - Паша кивнул на ребят, - а это Лука. Тот, про которого я говорил. С опытом. Серый повернул ко мне голову. Его взгляд скользнул по моей стойке, по рукам, по тому, как я держусь чуть в стороне от всех. Он не стал представляться другим, не стал пожимать рук. Он достал из рюкзака карту, разложил её на капоте нивы, прижав края камнями. Самодельная схема, нарисованные пометки, стрелками, зонами, заштрихованными красным и желтом. "Слушайте один раз. Я лишь проводник. Ваша жизнь на маршруте зависит от того, насколько вы меня слушаетесь. Всё, что скажу - это закон". Он ткнул пальцем в точку на карте. "Заходим здесь. Обходный путь мимо кордона. Посты меняют в 4:20, есть в окно в двенадцать минут. Идём в колонне, интервал пять метров. Никакого света, никаких разговоров". Он выложил на капот четыре старых дозиметра для нас. Паша выдал нам по автомату АКС-74У на случай форсмажора.
Рассвет застал нас уже глубоко в Зоне. Серый вёл нас, его силуэт сливался с кривыми берёзами. Мы двигались тихо, как тени. Воздух какой-то странный был, пыль да сладковатая, химическая горечь, которая оседала на языке. Каждые полчаса Серый останавливался, поднимал руку в кулак, и мы замирали, вжимаясь в землю, пока он проверял местность. К полудню мы вышли на край болотистой низины. Карты здесь были бесполезны. Серый замедлил ход, его движение стали ещё осторожными. Он указывал на едва заметные кочки и островки более твердой почвы. Мы шли, перепрыгивая с ноги на ногу, чувствуя, как чёрная, маслянистая жижа засасывает сапоги. Дозиметры пощёлкивали. Птиц и толком не было. Только бульканье пузырей в трясине и наше дыхание. Мелькнуло что-то вдали. Тихий звук лап, выдергиваемых из грязи. Серый замер, его резко взметнулась вверх. Мы инстинктивно сбились в кольцо, спинами друг к другу, срывая с плеч автоматы. Я успел увидеть их вблизи. Снорки. Мутанты. Они двигались не как звери, а как насекомые. Первый прыжок. Существо, как пружина, выбросило себя из топи прямо на Стрижа. Тот вскрикнул от ужаса и выпустил беспорядочную очередь. Пули рикошетили от стволов деревьев. Серый, хлёстким движением ножа в горло снорка снял его со Стрижа, отшвырнув тело в сторону. Чёрная, густая кровь брызнула на камыш. Но их было больше. Трое, четверо... Они выскакивали из тумана и грязи со всех сторон. Клык, кряхтя, отбивался прикладом, разбивая череп одному, но другой вцепился ему зубами в голень. Я поймал второго на мушку, выпустил короткую очередь в него. Существо дернулось и рухнуло в грязь. Последнего снорка, пытавшегося утащить в трясину ранец Паши, он пригвоздил к земле штыком. Мы стояли, прислонившись друг к другу, осматривая себя на наличие ран. Клык хромал, но зубы не пробили берцы. У Стрижа на руке были царапины от когтей, у Паши порван рукав. А у меня лишь глубокая царапина на камуфляже. Серый, осмотрев всех, достал из рюкзака йод и бинты, обработал царапины Стрижа. Мы шли, обливались холодным потом от адреналина и я начинал понимать то, что зря согласился на эту авантюру. Опасность на каждом шагу поджигает в этих местах. Мы пробирались по гнилым гатям, через завалы из сгнивших деревьев. Воздух сгущался, влажный и пахнущий плесенью и чем-то химически сладким, отчего кружилась голова. Щелчки дозиметров учащались. К вечеру болото пошло на убыль, сменилось холмистой, выженной местностью. Деревья здесь стояли голые, чёрные. Это была Тёмная Долина. "Лагерь. На два часа", - сказал Серый, первый раз за много часов. Никаких костров разумеется. Перекусили холодными консервами, запили тёплой водой из фляг. Клык и Паша почти сразу вырубились. Стриж, всё ещё нервный после снорков, сидел, обхватив колени и водил взглядом по периметру. Серый, присев на корточки, не спал, а всматривался в тьму, которая пробирала до костей. Я тоже не мог уснуть. Зона давила на психику. Я проверял оружие, делал всё, чтобы занять руки. Внизу, у подножия нашего холма, среди чёрных стволов, замелькали огоньки. Кто-то приближался к нашему лагерю.Серый встал без звука. Его рука легла мне на плечо, заставив замереть. Он ткнул пальцем в ту сторону. Мы разбудили остальных, встряхивали их, зажимая им рты. Когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел их. Человеческие силуэты. Но походка была странной. Одежда представляла из себя: лоскутья камуфляжа и защитных костюмов, на некоторых болтались противогазы с разбитыми стёклами. Они были вооружены старыми АКМ. Их было человек восемь или десять. Они шли вверх по склону, прямо на нас. Как я потом и узнал - это была группировка фанатиков "Грех"
Серый не стал ждать, пока они подойдут вплотную. Раздались выстрелы. Один из фанатиков рухнул. Это был сигнал. Нечеловеческий рёв вырвался из ртов атакующих. Они открыли огонь. Длинные, беспорядочные очереди. Мы ответили шквалом. Настоящий бой. Я как будто снова вернулся на войну. Клык, засев за валуном, меткими очередями укладывал одного за другим. Но тем было наплевать. Они шли дальше. Паша, выскочил из-за укрытия, чтобы бросить гранату в их. Это была его ошибка. Автоматная очередь прошила его сбоку. Паша взвыл от боли, граната выпала из ослабевших пальцев и покатилась под ноги самим фанатикам. Громкий взрыв и яркая вспышка. Разорванные тела разлетелись по сторонам, и Паша замертво свалился на землю. Я отстреливался и экономил боеприпасы, дабы не полегнуть первым в этом бою. Клык, пытаясь прикрыть падающего друга, выпустил очередь в сторону стрелявшего. Огонь с фланга, откуда мы его не ждали. Клык дернулся и упал. Грудь и живот пробили пули его. Я не слышал никого из своих - лишь стрелял и менял позиции, как и Серый, который, меняя магазин, на долю секунды вышел из-за прикрытия. Этого хватило. Один из греховцев, спрятавшийся под телом своего товарища - расстрелял проводника. Пули ударили Серому прямо в основании шеи и плеч. Он рухнул на бок, в лужу чёрной грязи, и больше не двинулся. Их рёв был ближе. Теперь они шли уже только на меня. Последнего выжившего в этом сражении. Я оглядывал тела своих товарищей, и чтобы не терять драгоценного времени - забирал у них обоймы. Я отстреливался из последних сил, отходя к скале, видел, как пули сдирали куски камня с моего укрытия. Вбил последний рожок. Один, второй фанатик свалился. Но их было ещё трое. Меня догнала пуля в спину. Силы мои иссякли и я свалился по земляному склону, зажав рукой жгучую рану. Я уже смирился со своей судьбой и мысленно попрощался со своей матерью. Из темноты за моей спиной вышли двое сталкеров в профессиональной экипировке, с современными автоматами. Один из них, высокий и широкий, швырнул гранату в сторону, откуда доносились последние хрипы. Второй, поменьше ростом, быстро обшарил периметр. Я попытался подняться, но споткнулся и упал - скорчившись от боли. Сталкера схватили меня под мышку и потащили за собой. Мы шли ещё около часа. Я плыл в полубреду из-за шума в ушах. Перед глазами мелькали то лица Паши и Клыка, то мёртвые глаза Серого. Наконец, впереди показался свет. Мы подошли к воротам, над которыми на самодельной табличке было выведено: БАЗА "ДОЛГ". ПРОХОД ЗАПРЕЩЁН. Высокий что-то прокричал в переговорное устройства и мы проскользнули внутрь. База представляла собой огромный лагерь. Полуразрушенные ангары и повсюду баррикады из мешков с песком, КПП, военные палатки, запах солярки и металла. Меня не стали расспрашивать. Завели в какое-то бетонное строение с красным крестом. Внутри пахло хлоркой и йодом. Мы зашли в какую-то комнату, где стоял хирургический стол и возле него - человек в запачканном халате. Он кивнул, и сталкеры уложили меня на стол. Дальше был только свет лампы в глаз, жгучая боль дезинфекции. Укол местного обезбола притупил боль. Врач работал быстро и молча. Вынимал, зашивал, чистил и бинтовал. Потом меня перенесли в соседнее помещение. Лазарет. Несколько коек, на двух из которых лежали другие пострадавшие. Один бредил, дергаясь во сне. Я лежал и смотрел в потолок, слушая звуки: приглушённые разговоры, лязг оружия и рёв генератора. Боль была постоянной. Но хуже боли было чувство пустоты. Паша, Клык, Серый - все мертвы. Кровавая баня. А я был жив. Я просыпался в холодном поту от очередных кошмаров. Лихорадка отступила, воспаление ушло, швы начинали чесаться. Я шёл на поправку. Однажды утром врач, молча осмотрев рану, кивнул и махнул рукой, давая понять, что могу встать на ноги. Я поднялся, и мир поплыл перед глазами от непривычки. Первые шаги давались с трудом, бок ныл. Я вышел из лазарета, щурясь от дневного света. База ДОЛГа жила своей жизнью. Бойцы чистили оружие, грузили ящики, о чём-то переговаривались. Ко мне подошёл тот самый спаситель, что вытащил меня из Тёмной Долины со своим товарищем. Его позывной "Медведь". Он кивнул мне на подсобное помещение и я пошёл за ним. Внутри пахло машинным маслом и пылью. На столе лежала стопка вещей. Чёрный, плотный камуфляж и старый противогаз. Разгрузочный жилет с подсумками. И оружие - тот самый автомат, который у меня был во время битвы с фанатиками. Рядом было три автоматных магазина. Я посмотрел на Медведя. Они вложили в меня ресурсы: время, медикаменты и снаряжение. Теперь предстояло отработать. Он мне протянул карту Зоны и указал, где мы находимся, дабы я мог сориентироваться.
Медведь: Отдых окончен. Теперь ты работаешь на нас. Пока не отработаешь свой долг. Первое задание для тебя. Барахолка - полуразрушенное здание на севере Свалки. Там есть спуск в бар и тебе нужно будет познакомиться со сталкером по кличке Сиплый. Он будет в болотном плаще и твоя задача подружиться с ним, а как войдёшь в доверие... - Но это ты позже узнаешь.
Меня отправили, как засланного казачка. Я разгуливал по местности и изучал каждую мелкую деталь, запоминал. Вскоре и добрался до бара, присел за стойку к бармену и приметил сидящего в конце бара - мужика в балаклаве и болотном плаще. По описанию всё сошлось и я аккуратно с ним познакомился. Сиплый оказался неразговорчим, с хриплым голосом, но пару рюмок дешёвого самогона и история про "пропавших в Тёмной Долине друзей" (что была чистой правдой) - зацепила его. Он оказался не без души и видел во мне такого же потрёпанного Зоной новичка. За пару дней я стал для него своим, мы пару раз ходили на несложные вылазки за хабаром неподалёку. Общались с ним и он меня знакомил с Зоной и даже подкинул работёнку, я помогал ему охотиться на мутантов - получал за это плату. Именно тогда пришёл приказ от Медведя на мой КПК, который он мне выдал для переговоров. "Завтра. В болотах у старой насосной. Приведёшь этого мудака. Он предатель".
Глава V
На следующий день мы с Сиплым, как и договорились, пошли проверять ловушки на мутантов. Туман над болотами был густым. Я замедлил шаг, делая вид, что разглядываю следы. Сиплый, ничего не подозревая, прошёл вперед. Из тумана вышло трое. Все в чёрном, с нашивками "ДОЛГа". Медведь и двое других. Сиплый обернулся на меня, но было уже поздно. Медведь, с размаху, ударил его рукояткой пистолета по виску. Сиплый упал лицом в грязь. Двое других набросили ему на голову мешок, скрутили руки за спину пластиковыми стяжками, а я смотрел и наблюдал за происходящим. Я чувствовал себя предателем, как будто и привязался к этому мужику за недолгое время, ведь мы с ним много беседовали о жизни и он учил меня выживанию в Зоне. Пять тысяч за это задание мне заплатили. Медведь отдал мне деньги и сказал ждать следующего сообщения о задании. У меня стоял в голове вопрос: "Сколько ещё раз мне придётся работать на них? Всю свою жизнь? Пока не выберусь отсюда". Я стал разживаться и часто посещать бар на Барахолке. Пил дешёвый самогон, пытаясь заглушить свои раны душевные. Я сидел в углу, за стойкой из ящиков, пил из гранёного стакана и слушал чужие разговоры. Прикупил себе пистолет и пачку патрон. На моём ПДА затрещал входящий вызов. Не голос, а текст, как приказ командира.
«Задание. Торговец «Щербатый». База на верхнем уровне Барахолки, восточное крыло. Контактирует с «Свободой». Ликвидировать. Причина — нелояльность. Отчёт по факту. Время на выполнение: 12 часов. Отказ приравнивается к дезертирству. Ликвидация.»
Текст горел на экране, отражался в моих глазах. Щербатого я знал. Не дружил, но знал. Седеющий, хитрый мужик со шрамом около правого глаза, который торговал оружием и боеприпасами. Он никогда не влезал в разговоры, был нейтрален. Значит, отказался платить дань ДОЛГу. Или просто кому-то сверху перешёл дорогу. Отказаться нельзя. Не хотел быть ликвидированным. Допил самогон и выдвинулся на разведку. Я знал Барахолку уже неплохо. Место, где каждый сам за себя, но все видят всё. Мне оставалось дождаться, когда он покинет Барахолку после успешных продаж и это произошло. Я шёл за ним на расстоянии, дабы он не спалил слежку. Появился адреналин и я постоянно оглядывался по сторонам, ведь не хотел чтобы кто-то узнал о моей работе. Щербатый шёл через лес, ускорялся и казалось то, что там и его берлога. Мне приходилось прятаться за камнями, когда он меня чуть не заметил. Он приостановился у люка на опушке леса и я схватился за автомат Подхожу ближе к нему и без шума, передвигаясь с ноги на ногу. Резко он обернулся на меня и я с испугу разоблачения - выпустил очередь в него. Кровь попала на мой камуфляж. Я смотрел на бездыханное тело, которое образовывало под собой лужу крови и думал о том, как я вернусь домой с деньгами к своей матери и куплю себе машину. Я не терял времени, обыскал рюкзак торгаша и забрал все наличные, которые там были. Бандит - думал я про себя. Пять минут побыл на месте убийства и свалил вместе с деньгами в сторону базы ДОЛГа.
Мне заплатили сорок тысяч рублей за это кровавое задание. Меня не мучала совесть, я лишь отрабатывал долг. Прикупил себе комбинезон "Заря" и довольствовался заработанными деньгами. На следующий день, когда я в полусне жевал пайку на своей наре в бараке "ДОЛГа", мой ПДА завибрировал от общего канала. Я подключился к сводке, которую мониторили все сталкеры.
«Слушай сюда, весь сброд! Щербатый был под нашей крышей! Торговал честно, по понятиям. Кто-то решил, что можно безнаказанно мочить наших людей? Ошибаетесь. Мы уже ведём слежку. У нас есть свидетели, есть зацепки. Кто это сделал — пожалеет, что вообще родился. А если это дело рук какой-то гнилой, падальной организации, которая прячется в своих норах… — в голосе послышалась злость, — …то мы найдём эту нору и завалим её гранатами вместе со всеми, кто внутри. Всем ясно? Расслабляться не советуем.»
Я вышел на плац, закурил. Дым был горьком. А если меня сдадут им в качестве козла отпущения, чтобы сбить волну гнева. Я снова был в ловушке. Я осознавал то, что моя ценность для них упала, ведь я был ненужным свидетелем, грузом от которого проще избавиться, чем тащить на себе. Принял решение сваливать от них и искать себе работу в других местах. Азарт в виде погони за деньгами пылал во мне. Моё военное прошлое облегчило мне жизнь, ведь я способен на многое в отличие от других. Так и начался мой путь странника в Зоне. Сколько ещё проживу? Не знаю. До сих пор берусь за задания, но уже от других людей. Когда нибудь смогу выбрать отсюда и вернуться в Украину, начать всё с чистого листа и ловить эйфорию от заработанных денег, но это лишь мечта. Что же будет на самом деле? Скоро я найду ответ на собственный вопрос. Ответ, который кроется где-то далеко и мне пока рано его получать.
Последнее редактирование:



