ГЛАВА I - Дество Игоря.
Игорь Максимович родился в 1981 году в маленькой деревушке, затерянной где-то на просторах Украины. Деревня была из тех, что медленно умирают — домов становилось всё меньше, молодёжь разъезжалась, оставались только старики да редкие упрямцы вроде его семьи. Дом, где прошло его детство, был старенький, с покосившимся крыльцом и выцветшей краской на ставнях. Вокруг разрастались яблони, которые ещё помнил его дед корявые, узловатые, но каждую осень дающие кислые плоды. У забора росли кусты сирени и шиповника, летом превращавшие двор в благоухающие заросли а зимой торчавшие голыми колючими ветками из-под снега за домом тянулся огород, который мать упрямо обрабатывала каждый год, и старый сарай, где отец хранил инструменты и возился с техникой по вечерам. Именно от отца Игорь и перенял любовь к механизмам. Мальчишкой он часами просиживал рядом, наблюдая, как те умелые руки разбирают старый мотоцикл или чинят соседский трактор. Отец не был болтливым, но учил терпеливо — показывал, как устроена та или иная деталь, объяснял принципы работы, давал подержать инструмент. К подростковому возрасту Игорь уже сам мог перебрать двигатель или починить что угодно из того, что ломалось в хозяйстве. Техника давалась ему легко — он чувствовал её, понимал логику устройства вещей. Эти навыки он забрал с собой во взрослую жизнь и дальше в Зону. Мать его, женщина с уставшими руками но добрым взглядом, всё пыталась приучить его к хозяйству — то картошку окучи, то гусей загони. Но душа Игоря лежала не к огороду или живности. Она рвалась к старому сараю, где пахло машинным маслом и металлом. Он помнил, как в двенадцать лет впервые самостоятельно завел починеный им же мопед. Этот треск, запах выхлопа и чувство гордости были дороже любых пятерок в дневнике. Отец, молча, похлопал его по плечу, и это было высшей наградой. Летними вечерами, когда работы в сарае заканчивались, Игорь любил уходить на дальний покос, что за речкой. Там, лёжа в траве, он смотрел на огромное небо, усыпанное звёздами, и мечтал о чём-то большом. О городах, о машинах, о другой жизни. Он ещё не знал, что эта другая жизнь окажется не в большом городе, а в Зоне, и что небо там будет другим — тревожным и неспокойным. А звёзды будет видно хуже из-за странного свечения на горизонте. Но тогда, в детстве, будущее казалось ему бесконечным и полным возможностей.
ГЛАВА II — Юношеский возраст, школа и его занятия.
Школу Игорь закончил без особого энтузиазма — учёба давалась неплохо, но интереса не вызывала. Единственным предметом, который его по-настоящему увлекал, была физика, да и то только та её часть, что касалась механики и электричества. Остальное казалось ненужным балластом. Учителя пророчили ему техническое училище, и Игорь не спорил — это было единственное, что имело смысл. После девятого класса он поступил в профтехучилище в райцентре, километрах в тридцати от родной деревни. Специальность — слесарь по ремонту автомобилей. Жил в общаге, приезжал домой на выходные, привозил матери немного денег из стипендии и что-нибудь из города — то платок, то конфеты. Отец молча кивал, глядя, как сын возится теперь уже с более серьёзной техникой, чем мопеды и тракторы. В училище Игорь проявил себя с лучшей стороны — золотые руки, как говорили мастера. К концу учёбы он мог разобрать и собрать практически любой двигатель, разбирался в электрике, мог сварить раму или выточить деталь на станке.
Игорь думал долго. Взвешивал риски, вспоминал всё, что слышал о Зоне — радиация, мутанты, аномалии. Но каждый раз, когда приезжал домой и видел Оксану, такую бледную и слабую, и мать, которая постарела на десять лет за полгода, решение становилось очевиднее. Других вариантов не было. Банки отказывали в новых кредитах, зарплата не росла, а счета из больницы приходили исправно.Получив диплом в 1999 году, Игорь устроился на небольшую станцию техобслуживания в том же райцентре. Работа была грязная, но честная — ремонт легковушек, грузовиков, иногда сельхозтехники. Платили немного, но стабильно. Он снимал угол у старушки неподалёку от СТО, жил скромно, почти все деньги отправлял домой. Отец к тому времени начал прихворать — спина, которую он надорвал ещё в молодости, давала о себе знать всё сильнее. Работать становилось тяжело, и Игорь старался помогать, как мог. В 2003 году случилось то, что перевернуло его жизнь. У младшей сестры Оксаны, которой было тогда шестнадцать, обнаружили серьёзное заболевание опухоль в позвоночнике. Врачи в районной больнице лишь развели руками и выписали направление в областной онкоцентр. Там назвали сумму, от которой у семьи потемнело в глазах операция, химиотерапия, дорогие лекарства. Даже не сумма, а пропасть для обычных деревенских людей. Игорь продал свой мотоцикл, взял кредит, перешёл работать на две ставки днём на СТО ночами подрабатывал на стоянке дальнобойщиков чиня их фуры. Спал по четыре часа руки всё время были в масле и ссадинах, но денег всё равно не хватало. Операцию сделали, но лечение требовалось длительное, дорогое, и счета росли быстрее, чем он мог зарабатывать. Мать плакала украдкой, отец молчал и становился всё более сгорбленным, сестра худела на глазах.
Именно тогда Игорь впервые услышал разговоры о Зоне. На стоянке дальнобойщики травили байки о сталкерах, об артефактах, которые стоят как квартира в Киеве, о тех, кто уходит туда нищим, а возвращается с полными карманами. Сначала он не верил, думал — сказки для доверчивых. Но потом встретил человека, который сам ходил туда. Мужик показал ему странный кусок металла, который светился в темноте слабым зеленоватым светом — артефакт. И рассказал, что за такую штуку в правильных местах дают столько денег, сколько на СТО за год не заработаешь.
Первые месяцы он действительно отправлял деньги домой. Регулярно. Почти всё, что зарабатывал. Звонил раз в неделю из Припяти, слушал голос матери её благодарность, новости о лечении Оксаны. Но с каждым звонком что-то внутри сжималось сильнее. Каждый разговор возвращал ту тяжесть, от которой он, как оказалось, сбежал.
Потом звонки стали реже. Раз в две недели. Раз в месяц. Он объяснял себе, что связь плохая, что работы много, что не всегда получается выбраться к телефону. Но это была ложь. Просто каждый разговор тянул его назад, в ту жизнь, которую он хотел забыть. Деньги он продолжал отправлять — это было легко, почти механически. Передал через проводника, отдал барыге, который знал людей на большой земле. Но говорить становилось всё труднее. Зона принимала его. Здесь он был не «сыном», не «братом», не «кормильцем». Он был просто Игорь — техник, мастер, человек с золотыми руками. Его уважали за умения, а не за жертвенность. Ему платили за работу, а не ждали, что он отдаст последнее. И это было... легко. Страшно легко.
Потом звонки стали реже. Раз в две недели. Раз в месяц. Он объяснял себе, что связь плохая, что работы много, что не всегда получается выбраться к телефону. Но это была ложь. Просто каждый разговор тянул его назад, в ту жизнь, которую он хотел забыть. Деньги он продолжал отправлять — это было легко, почти механически. Передал через проводника, отдал барыге, который знал людей на большой земле. Но говорить становилось всё труднее. Зона принимала его. Здесь он был не «сыном», не «братом», не «кормильцем». Он был просто Игорь — техник, мастер, человек с золотыми руками. Его уважали за умения, а не за жертвенность. Ему платили за работу, а не ждали, что он отдаст последнее. И это было... легко. Страшно легко.
Прошёл год. Потом второй.
Однажды он поймал себя на мысли, что не помнит, когда последний раз отправлял деньги. Месяца три назад? Или больше? Он попытался вспомнить лицо Оксаны и с ужасом обнаружил, что образ размыт, неясен. Мать? Отец? Словно старая фотография, которая выцвела на солнце. Он говорил себе "Позвоню на следующей неделе. Обязательно". Но неделя проходила, потом ещё одна, и звонок так и не случался. Потому что в глубине души он знал: если позвонит, если услышит их голоса, если узнает, что там происходит вся эта хрупкая свобода, которую он нашёл в Зоне, рухнет. И придётся либо вернуться в ту жизнь, либо признать, что он их бросил. А признавать не хотелось. Поэтому Игорь делал то, что умел лучше всего работал. Чинил автоматы, ремонтировал детекторы, перебирал двигатели генераторов. Зона была благодарным хозяином: она не требовала объяснений не ждала жертв, не давила виной. Она просто была. И этого было достаточно. Со временем воспоминания о прошлой жизни становились всё более призрачными. Он больше не видел во сне бледное лицо сестры. Не слышал плач матери. Не чувствовал на себе тяжёлый взгляд отца. Игорь забыл их. Не сразу, не в один момент но постепенно, день за днём, как забывается сон. И самым страшным было то, что это не причиняло ему боли.
III — Заблудший в своей же душе.
Сейчас, в 2011 году, Игорю тридцать, и он уже больше года живёт в Зоне отчуждения. Крепкий, физически развитый мужчина, он каждый день находит время на тренировки — отжимания, подтягивания на перекладинах, работа с весом. В Зоне слабость равна смерти, и он это понимает. Пришёл сюда в 2010-м, причины держит при себе, но быстро освоился и стал одним из тех проводников, которым доверяют. Знает маршруты, аномалии, повадки мутантов. Одиночка до мозга костей — не примыкает ни к каким группировкам, меняет базы, живёт сам по себе. Странно, но при этом любит поговорить с теми, кого встречает — может часами травить байки о Зоне, давать советы, предупреждать об опасностях.
Техникой занимается и здесь. Чинит оружие — своё и чужое, разбирает автоматы, пистолеты, ремонтирует детекторы и приборы. Это приносит дополнительный заработок, да и просто полезно — своё снаряжение всегда в порядке, а умелые руки в Зоне ценятся. Сталкеры знают: если нужно починить ствол или настроить прибор, Игорь справится. Инструменты таскает с собой, хранит в тайниках — отвёртки, ключи, запчасти. Работает аккуратно, не спеша, как учил отец когда-то в том старом сарае.
Но есть в нём что-то неправильное. Каждые два-три месяца Игорь меняется становится другим человеком. Жестоким, холодным, отстранённым. Голос тише, взгляд тяжёлый, решения беспощадные. В такие периоды может бросить раненого, если тот замедляет может убить без колебаний. Осторожность остаётся он всё так же проверяет маршруты, считает риски, но человечность куда-то уходит. Потом отпускает, и он снова становится прежним. Что это — влияние Зоны, старая травма или просто цена одиночества - никто не знает, да он и сам вряд ли понимает.
Те, кто работает с ним, научились чувствовать, когда начинается эта перемена, и стараются закончить дела заранее. Но всё равно нанимают — слишком хорошо он знает Зону, слишком надёжен как проводник. Если Игорь Максимович взялся довести — доведёт, хоть и способы могут быть разными в зависимости от того, какой он сейчас.
Живёт он тут же, в маленькой забитой комнаты. Обстановка спартанская: койка, стол, печка-буржуйка. На столе — всегда разобранный какой-нибудь прибор, еда, приборы я в ящике, оружие. На стенке порвонное фото; его родителей и сестры, о которых он никогда не рассказывает. Ходят слухи, что именно из-за них он и пришёл в Зону, надеясь найти средства или артефакт, чтобы помочь семье. Но это только слухи.
Его «особенные» периоды стали длиннее. Раньше они случались раз в два-три месяца, теперь могут накатывать чаще. В эти дни он просто вешает на трап баржи чёрную тряпку — знак, что приём закрыт "не всегда", и не выходит наружу. Иногда оттуда доносится скрежет металла или приглушённые крики.
Но когда шторм в его душе стихает, он снова становится тем самым Игорем — немного уставшим, но надежным сталкером-мастером, который починит твой автомат, нальёт чаю и расскажет байку о том, как обманул кровососа, используя лишь отвертку и кусок колбасы. И пока его руки тверды, а знания востребованы, у него есть шанс выжить. Или сгинуть в Зоне, став одной из её леденящих душу легенд.
Его нынешнюю точку все так и зовут — «Мастерская». Она расположена на старом доме на Атп, что стоит у деревни Новичков. Место глухое, но проходное. где он якобы сам расставил метки. Баржа вся заставлена ящиками с инструментами, разобранными приборами и коробками с запчастями, которые он собирает по всей Зоне. Говорят, у него даже есть пайка и небольшой генератор, чтобы работать с микросхемами.
Последнее редактирование: