Данил появился на свет в 1989.23.04 не в холодные морозы, а в дождливой и грязной погодой, промозглый ноябрьский день под Курском. Шёл тот самый дождь, что не льёт, а сеет с неба мелкую, колючую изморось, от которой нет спасения промокаешь насквозь за минуту. Отец, Николай, в ту ночь был в рейсе, вез запчасти в Минск. Мать Людмила медсестра из городской больницы, почувствовала схватки под утро, собрала заранее приготовленный узелок и пешком, под зонтом, который выгибался от ветра, побрела в роддом на автобусе. Могла поехать на такси, но не сделала потому что не хотела никого беспокоить. Всю жизнь она старалась никого не беспокоить.
Родила она тяжело, почти двое суток. Медперсонал, зная её как свою коллегу, суетились вокруг, но Людмила лишь стиснула зубы и терпела, как привыкла терпеть всё: быт, усталость, вечное ожидание мужа с дальних трасс. Когда наконец положили ей на грудь синюшного, сморщенного младенца, она не заплакала от счастья. Она стала внимательно осматривать, почти по врачебному осмотрела его все пальцы на месте, не косоглазый, кричит громко, значит, лёгкие в порядке, и выдохнула.
Отца он впервые увидел через неделю. Николай ввалился в дом с мороза, весь пропахший соляркой, табаком и с часами золотыми. Снял огромные меховые рукавицы, аккуратно, словно боясь раздавить, взял сына на руки. Молча смотрел на это крошечное личико, не улыбался. Просто смотрел, потом кивнул: "Крепкий в отца". И пошёл ставить чайник. Любви в доме не было. Она была в этом тяжёлом, усталом молчании отца, вернувшегося из рейда, и в тщательной, методичной заботе матери. Детство Данила прошло в ритме отцовских уходов и приходов. Он рос мальчиком не шумным, но не замкнутым. Просто ему с ранних лет было интереснее разобрать сломавшуюся машинку на шестерёнки и понять, почему она не едет, чем гонять с ней по двору. Его первым сознательным словом было не "мама", а "дай" - когда он потянулся к отцовскому разводному ключу, лежавшему на столе. Нико
лай, увидев это, хмыкнул и подарил ему старый, маленький, но настоящий ключ на 10. Тот стал первой священной реликвией мальчика. Отец учил его не словами, а делами. Не "сынок, будь честным", а "смотри: если гайку недотянуть колесо отвалится. Или чью-то жизнь покалечишь. Значит, всегда дотягивай до упора. Всё. Больше нечего тут обсуждать". Мать учила другому: "Прежде чем что-то сломать подумай, как это починить. И прежде чем слово сказать подумай, как его потом выполнить". В школе он не был изгоем, но и своей компанией не обзавёлся. Его считали немного странным, "тихоней-технарём". Он не дрался, однажды старшеклассник попытался отобрать у него тот самый старый ключ на 10, который лежал в портфеле. Данил не закричал, не побежал. Он посмотрел на обидчика своим спокойным, внимательным взглядом и сказал чётко, не повышая голоса: "Это мой инструмент, он мне нужен для дела. Отдай". И протянул руку. Что-то в этой ледяной уверенности, лишённой всякого страха, смутило хама. Он швырнул ключ в лужу и, буркнув что-то невнятное, ушёл. Данил молча подобрал ключ, вытер его, положил в портфель. Обиды не было, было презрение к бесполезной, бессмысленной агрессии. Как к ржавчине - она просто портит металл, не неся никакой функции. Его маленький мир был: зазубренная грань гайки, точный чертёж в учебнике, запах паяльной кислоты в гараже отца. Он не мечтал о подвигах, он решал задачи. И самой сложной задачей, с которой он столкнулся в детстве, была не математическая, а человеческая как сохранить уважение к отцу, вечно отсутствующему, немногословному, грубоватому, но честному до мозолей, и одновременно не разучиться той тихой, тёплой заботе, что излучала мать. Он решил её по-своему, приняв их обоих как данность, как два разных, но необходимых инструмента в жизни. От отца он взял твёрдость и обязательность. От матери терпение и внимательность к деталям.
Весна выдалась в грязи и безнадёжной, как промокший картон. Девятый класс подходил к концу, и вместе с ним заканчивалось детство то самое, что было наполнено запахом отцовского гаража и тихим светом настольной лампы над чертежами. Данил сидел за кухонным столом, разложив перед собой табели и результаты пробных экзаменов. Цифры складывались в унылую, но честную картину: половина твёрдых четвёрок, половина нехотя вытянутых троек. Ни одного провала, но и ни одного прорыва. Алгебра, физика легко. Литература, история зубрёжка, в которой он не видел системы, только набор дат и чужих мыслей.
Мать, Людмила, смотрела на него с тихой тревогой, вытирая руки о фартук.
В десятый пойдёшь? С медициной определиться успеем... Начала она, но голос её звучал без уверенности. Они оба знали не его это. Не его сидеть над конспектами про "лишних людей", когда в мире столько явных, осязаемых неисправностей.
Вечером пришёл отец, Николай, с очередного рейса. Не спрашивал про оценки. Сел, тяжело вздохнул, достал пачку "Беломора", скрутил цигарку.
- Ну? односложно бросил он, выпуская струйку дыма.
- Четвёрки и тройки. В десятый смысла нет, так же прямо ответил Данил.
Отец кивнул, будто услышал прогноз погоды: пасмурно, без осадков.
- Умная голова хорошо. Но голодуха умная плохо. Руки есть? он потянулся и взял руку сына, развернул ладонью вверх, провёл грубым пальцем по уже проступающим жёстким мозолям от гаечных ключей.
- Есть, сказал Данил.
- Значит, и думать нечего, пойдёшь в училище на слесаря. Механизмы чувствуешь, это дороже любой философии и всякого другого.
Разговора, собственно, не было. Был констатация фактов, как в техническом отчёте. И в этой отсутствии лишних слов была своя, суровая правда и… облегчение. Данил чувствовал, как с плеч спадает тяжёлый, чужой груз - необходимость продираться через препятствие ненужных ему гуманитарных наук. Его мир снова обрёл чёткие границы: металл, сопромат, кинематические схемы. Училище встретило его серым бетоном облупившихся стен, запахом машинного масла, старой краски и молодого пота. Это был не храм знаний, а цех по производству рабочих кадров. Гул в мастерских стоял оглушительный скрежет железа, рёв болгарок, резкие окрики мастеров. Здесь не ценили красноречие, ценили точный удар молотка, ровный рез и понимание, зачем ты это делаешь. Данил влился в этот ритм сразу. Пока другие судорожно листали учебники, пытаясь соотнести чертёж с железной болванкой, он брал в руки деталь. Его работы аккуратные, с чистой обработкой и точной подгонкой быстро стали эталонными. Мастер, суровый мужчина с лицом, изрезанным морщинами и старой шрамом от стружки, тыкал пальцем в его тиски: Смотрите все, вот так надо. Без суеты. У Данила голова работает до того, как руки зашевелятся. Его уважали, но не любили. Слишком тихий, слишком отдельный. Он не ходил на дискотеки в актовом зале, не участвовал в пьяных посиделках в общежитии. Его компанией стал верстак, набор инструментов и тишина собственных
мыслей. До того самого дня. Это случилось в слесарной мастерской. Шла итоговая работа сборка узла из нескольких деталей с точной подгонкой. Рядом с Данилом, за соседним верстаком, копошился парень весёлый, беспокойный, с чёрными волосами, вечно падавшими на глаза. Он что-то напевал себе под нос, явно выбиваясь из общего ритма. Данил видел, как тот нервно покусывает губу, как неправильно зажимает заготовку в тисках. И тут случилось то, чего все боялись. При попытке сточить лишнее, парень сорвался. Резец со скрежетом соскочил, болванка вырвалась из тисков и со звоном покатилась по бетонному полу, оставляя за собой борозду. В мастерской на секунду воцарилась тишина, а потом раздался хриплый рёв мастера: Таранов! Ты что, с луны свалился?! Руки из жопы растут?! Всю деталь в утиль! И твою работу тоже! На пересдачу! Парень, Сашка Таранов, стоял, опустив голову, ярко-красный от стыда и ярости. Пересдача в их пту означала позор, дополнительные часы и риск вылететь с курса. Вечером Данил задержался, доделывая свою деталь. В пустой, освещённой лишь жёстким светом неоновых ламп мастерской он увидел ту самую испорченную болванку, брошенную в ящик с браком. И рядом Сашку, который молча, сжав кулаки, смотрел на неё. Данил не любил вмешиваться. Но он видел поломку. Не в металле в человеке, и поломку, которую можно было исправить. Он подошёл, взял деталь, повертел в руках.
- Лишнего снял два миллиметра с этого плеча. Можно спасти, если здесь проточить паз и посадить на клей с фиксатором. Будет даже крепче.
Сашка взглянул на него, глаза полные немого недоверия.
- Ты... что, поможет?
- Попробуем. Инструмент есть.
Они просидели за тем верстаком до поздней ночи. Данил руководил процессом чёткими, краткими указаниями: "Держи под этим углом, в разы легче тебе будет. Теперь наждачной, нулевой, доводи". Сашка, к его удивлению, ловил на лету. Руки у парня были не из жопы, просто голова в тот день была занята чем-то другим он позже признается, что дома проблемы. Когда работа была сделана, и деталь, хоть и с хитрой доработкой, выглядела как новая, Сашка вытер пот со лба и глянул на Данила.
- Спасибо, мужик. Я, блин, думал, всё... Данил, да?
- Да.
- Я Сашка. Он протянул руку, на ладони та же сеть свежих царапин и машинной грязи. Ты ж тут тихоня ходишь, а сам... Гений, блин.
С этого началось. Сашка оказался полной противоположностью Данила шумный, импульсивный, вечно ввязывающийся в истории, с горящими глазами и бездной энергии. Но в нём была одна важная черта он безоговорочно ценил то, в чём разбирался. А в механизмах и в Даниле он сразу разглядел настоящее. Он стал тем самым "внешним миром" для Данила таскал его после занятий в забегаловку пить дешёвое кофе, болтал без умолку о мотоциклах, девчонках, грандиозных планах. Данил молча слушал, изредка вставляя точные, убийственные замечания, от которых Сашка хохотал до слёз. Они закончили ПТУ с отличными, ровными оценками. Мастер, провожая их, глянул поверх очков: "Данил, с головой ты устроишься где угодно. Саша… Ты за ним смотри. Чтобы не натворил". Они отдали по три рубля на последний звонок, получили синие дипломы и, не раздумывая, пошли на Курский машиностроительный. Завод-гигант, ещё дышащий советской мощью, хотя дыхание уже было со свистом и хрипом. Их определили в один цех, на участок сборки. Данил быстро стал своим молчаливый, но незаменимый. Когда у старых расточных станков «плыла» размерность, звали его он одним взглядом определял, где люфт, где износ. Сашка, благодаря его протекции и своему обаянию, тоже влился. Работа была тяжёлой, монотонной, но честной. После смены они шли в заводской душевой смывать с себя машинную эмульсию и металлическую пыль, а потом в свою забегаловку у проходной, где за рюмкой дешёвой водки и селёдкой с луком Сашка рисовал фантастические планы: "Данил, вот накопим, мотоцикл «Урал» купим, по Кавказу махнём!" Данил кивал, зная, что все деньги Сашка тут же спускает на какую-нибудь авантюру, но не осуждал. Это был баланс. А потом гигант начал умирать. Сначала задержки зарплаты, потом вынужденные отпуска, потом бесконечные простои. Цеха затихали один за другим, словно отказывали органы у огромного организма. Воздух, всегда напоённый гулом, стал звонко-пустым и холодным. В один не особо снежный, но промозглый декабрьский день на проходной вывесили приказ о консервации завода. Не о банкротстве ещё о "консервации". Словно его собирались когда-то расконсервировать, как банку тушёнки. Но все понимали это конец для завода. Началась жизнь по кускам. Временные работы то сборщиком мебели, то разнорабочим на стройке, то ночным сторожем на какой-нибудь полузаброшенной базе. Деньги были копеечные, неустойчивые. Тогда пошли вахты. Север, Сибирь. Добыча, лес, трубы. Работа адская, но платили по-человечески. Они с Сашкой держались вместе, нанимались в одну бригаду. В вахтовых городках, в прокуренных бытовках, их
дружба закалялась в общую тоску по дому и усталость до чёрных кругов под глазами. Данил чинил всё подряд на объекте от генераторов до аварийного освещения, зарабатывая уважение и дополнительные пайки. Сашка вертелся, находил контакты, договаривался, разряжал обстановку шутками. Именно на одной из таких вахт, где-то под Нижневартовском, впервые прозвучало это слово. Зона. Сашка услышал его от какого-то проходчика, отсидевшего и видавшего виды. Тот, наливая самопальную жижу, бурчал сквозь небритую щетину: "Да тут вы, пацаны, за три месяца как мыши на колесе бегаете. А там, в Отчуждении, один выход и ты король. Артефакты, понимаешь? Камни, что радиацию глотают или пули останавливают. Банки зелени за штуку." Глаза Сашки загорелись тем самым опасным, знакомым Данилу огнём огнём авантюры. Он начал забрасывать того вопросами. Данил молча слушал, собирая разобранную бензопилу. Всё в этом рассказе резало его техническое сознание: нестыковки, отсутствие логики, сказочность.
- Бред, отрезал он наконец, закручивая последний винт.
- Физику не обманешь. Если бы такие камни были, их бы армия давно собрала. И там не заработать, а сдохнуть раз такое рассказывают.
- Ты слишком буксуешь, Даня! отмахнулся Сашка. Там все по другому! Новый мир, не эта дыра!
Споры стали частыми. Сашка рылся в сети в редкие выезды в город, выуживал обрывочные, мистические слухи с сталкерских форумов. Данил приводил железные аргументы радиационной безопасности и экономической нецелесообразности. Их дружба дала первую трещину не от злобы, а от принципиально разного восприятия реальности. Один видел лотерею с джекпотом. Другой ничего хорошего, который гарантированно приведёт к смерти.
Последняя их встреча перед пропажей была в Курске, в том же гараже Данила. Сашка пришёл возбуждённый, потрёпанный, но с горящими глазами.
- Всё, Дань. Я нашёл контакты. Группа серьёзная собирается, проводник с опытом говорят. Через неделю стартуем. Последний шанс.
- Саш, это ловушка для отчаявшихся, Данил не отрывался от верстака, вытачивая втулку. Останься, сейчас вахту на Севере хорошую пробил, вместе поедем.
- На вахтах мы сгниём! Я хочу жить, а не выживать ждать когда домой поедем! взорвался Сашка. Поехал бы со мной я бы тебя прикрыл. А так… Прощай, брат.
Он обнял Данила на прощание, крепко, по-мужски. И ушёл. В его глазах не было страха. Была уверенность, поставившего всё на кон. Данил так и остался стоять среди запахов стружки и масла, с тяжёлым предчувствием в груди, холодным, как сталь. Сначала были звонки. Телефон Сашки не отвечал. Потом отключился навсегда. Данил поднял на ноги всех, кого знал вахтовиков, старых заводских. Никто ничего не знал. Данил не мог просто забыть о своем друге. Он поставил для себя невыполнимое. Он дал себе слово, внутри себя, молча разобраться. Если Сашка погиб найти его. Если жив вытащить. Он сменил подход. Перестал искать через знакомых. Начал искать через тех, кто касался Зоны. В придорожных кабаках у
границ Киевской области, в гаражах отдалённых посёлков он находил людей с пустыми глазами и трясущимися руками. Выменивал обрывки информации на ремонт их «москвичей» и «жигулей». Слушал пьяный, обрывочный бред про "электры", "летающие". Постепенно из этого хаоса в его голове, как в чертёжном кульмане, стала проступать схема. Ужасающая, иррациональная, но схема. Зона перестала быть сказкой. Она стала чудовищным, сломанным механизмом со своими смертоносными, но познаваемыми мать природой. Он нашёл проводника. Не тот, что водит группы, а тот, что продает информацию. Платил последними деньгами. Карты, маршруты, советы по экипировке. Он изучал всё что можно, как когда-то изучал кинематические схемы станков. Это был его последний, отчаянной задачей. Созревало не как вспышка отчаяния, а как итог холодного анализа. Все внешние пути закрыты. Единственный источник данных внутри. Вероятность найти Сашку живым под его подсчетам ничтожна. Вероятность погибнуть самому высока. Но вероятность узнать правду, положить точку, выполнить долг была только там. Он вернулся в свой гараж. Взглянул на верстак, на полки с инструментами своим вторым "я", продолжением рук. Взвесил. Большую часть, особенно тяжёлое и громоздкое, продал. Деньги обменял на доллары твёрдую валюту Зоны. На оставшиеся купил не крутую сталкерскую амуницию, а практичную, куртку с берцами, добротный рюкзак, теплый спальник. Оружие купил у проводника АКМ потертый. Каждый предмет в рюкзаке прошёл проверку на необходимость: "Спасёт ли жизнь? Даст ли шанс? Поможет ли в поиске?" Лишнего ни грамма. Из инструментов взял лишь минимум: маленький, но универсальный набор, паяльник, мультиметр. Для выживания. В последний вечер он сидел в пустом гараже. На столе лежала потрёпанная фотография они с Сашкой на фоне заводской проходной, молодые, улыбающиеся. Он положил снимок в герметичный пакет и зашил во внутренний карман куртки. Не как талисман. Как техническое задание. Он не знал, что найдёт за тем периметром. Труп друга. Пустоту. Или свою смерть. Но он знал, что идти надо. Потому что иначе та пустота, что образовалась после Сашки, съест его здесь, на "большой земле". А так… Так у него был шанс. Пусть один из ста. Но шанс починить самую страшную поломку в своей жизни. Он погасил свет, запер дверь на висячий замок и пошёл к автобусной станции. Не оглядываясь. Контакт проводника ему дал какой-то полупьяный отставной вояка в забегаловке под Черниговом. "Ищи Фёдора у старой мельницы, за селом Дитятки. Скажешь от Семёна. Доллары с собой имей." Фёдор оказался не романтичным проводником, а уставшим, обветренным мужиком с пустыми глазами и вечным запахом махорки. Он осмотрел Данила, как осматривают скот перед покупкой на забой.
- Зелёный. Долго не протянешь, двести баксов. До границы Кордона, дальше сам побежишь.
- Вези, коротко бросил Данил, отсчитывая купюры.
Ехали ночью, на убитом «уазике» с одной фарой, по разбитым просёлочным дорогам. Лес сгущался, становился неестественно тихим. В какой-то момент Фёдор заглушил мотор.
- Всё, пешком. Иди на ту звезду, он ткнул пальцем в просвет между соснами. Километра три, увидишь разрушенную деревню ты будешь на месте. Не шуми, не свети. Если услышишь вой ложись и не дыши. Если увидишь синее свечение беги в обратную сторону, не оглядываясь. Удачи тебе понадобится.
Фёдор растворился во тьме, словно его и не было. Остался лишь запах махорки да ощущение, что тебя только что высадили из автобуса на не нужной остановки. Данил заставил себя сделать первый шаг, второй. Ноги вязли в холодной, осенней грязи, каждый звук собственных шагов казался предельно громким. Он шёл на тусклую звезду, как велел проводник, держа автомат на готове, хотя не понимал ещё не умел им пользоваться, от чего именно нужно защищаться.
Три километра по ночному лесу у границы Зоны это было не прогулка. Целое испытание на прочность нервов. Ветер шелестел голыми ветвями, и в этом шелесте мерещились шорохи. Где-то вдалеке, раз или два, прозвучал тот самый вой протяжный, леденящий душу, не принадлежащий ни волку, ни человеку. Данил падал в грязь, замирал, чувствуя, как сердце колотится о рёбра. Потом поднимался и шёл дальше, стиснув зубы. Разрушенная деревня предстала перед ним в предрассветных сумерках. Не деревня даже призрак прошлой деревни. Несколько полуразрушенных хат с пустыми глазницами окон, покосившийся дом, скрипящая на ветру вывеска какая-то, из которой остались лишь буквы "тех...". И люди. Десятка полтора таких же, как он, растерянных, испуганных, злых. "Зелёных". Это и была Деревня новичков, неофициальный лагерь для тех, кто только пересёк границу и не знает, куда дальше. Его встретили не гостеприимно. Взгляды были настороженными, оценивающими: конкуренция или потенциальная добыча? Он нашёл относительно целый угол в одной из хат, где уже ютились двое молчаливый парень с перевязанной рукой и суровый мужик, чистившая свой оружие ТОЗ. Кивнули друг другу и всё. С первым светом он начал своё. Обходил хаты, группы у костров, подходил к каждому, кто выглядел не совсем враждебно. Доставал из нагрудного кармана гермопакет, а из него уже потёртую фотографию.
- Извините. Ищу друга. Не встречали такого?
Ответы были разными, но суть одна:
- Нет. И отворачивались.
- Брось, мужик. Здесь все кого-то ищут. Ищешь ищи артефакты, на них хоть деньги дают.
К вечеру второго дня он понял горькую правду: в Деревне новичков не ищут людей. Здесь всем плевать и все хотели только выжить для себя. А чтобы выжить, нужны ресурсы. Те несколько банок тушёнки и пачка сухарей, что он принёс с собой, таяли на глазах. Доллары, отданные Фёдору, были последними. Он стоял у разбитого колодца, сжимая в руке пустой кошелёк, и чувствовал, как почва уходит из-под ног в самом прямом смысле. Он мог или пойти в Зону неподготовленным, вслепую, что было равно самоубийству. Или… Или найти свой путь здесь.
Взгляд упал на парня с перевязанной рукой, его соседа по хате. Тот снова и снова пытался зарядить магазин к своему пистолету Стечкина, но пальцы в толстых бинтах не слушались.
- Дай сюда, не выдержал Данил.
Он взял пистолет, быстрыми, точными движениями вставил патроны в обойму, щёлком загнал её в рукоять, проверил подачу. Всё заняло полминуты.
- Спасибо… пробормотал парень. Ч… что надо?
- Есть чем платить говорит Даня?
Парень покопался в рюкзаке, протянул банку болгарских лечо и два патрона 9х18 мм.
- Всё, что есть.
Данил взял. Это была первая, настоящая оплата за работу в Зоне.
На следующий день он не пошёл расспрашивать. Он уселся на обломок бетонной плиты у входа в свою полуразрушенную хатку, разложил перед собой тряпку, а на неё свой небольшой, но универсальный набор инструментов: несколько ключей, пассатижи, отвёртки, моток прочной нитки, шило, кусок наждачки. Он просто сидел и чистил детали своего АКМ. Первым подошёл тот самый парень со Стечкиным.
- А… броню подлатать можешь? На разгрузке лямка порвалась.
- Покажи.
Разгрузка была простая, армейская. Данил аккуратно зашил порыв той самой прочной ниткой, сделав несколько дополнительных стежков для усиления.
- Служить будет, но надолго ли не знаю. Оплата?
Парень снова дал патроны.
Слух пополз. Ко второму вечеру у его «мастерской» образовалась очередь из трёх человек. Один с автоматом, у которого болтался приклад. Второй с курткой, распоротой по шву сухой веткой. Третий с порванным рюкзаком. Данил работал молча, сосредоточенно. Он оценивал поломку, делал, что мог, брал плату тем, что предлагали: патронами (он уже начал их сортировать по калибрам), консервами, одним разом почти полной аптечкой. Что-то починить было нельзя он честно говорил: "Это хлам ищи замену." Его стали уважать за эту прямоту. Через неделю "Даня у развалин" уже был местной достопримечательностью. К нему шли не только новички. Заглядывали и побывавшие в вылазках почистить оружие после свалки, подлатать рюкзак. Он научился выбивать вмятины на касках, ставить заплаты на бронежилеты из подручных материалов, даже чинить отклик, если проблема была в окислившихся контактах. Деньги так и не появились. Расчёты шли в натуральной форме. Но он уже не голодал. У него появился запас патронов для своего автомата, тёплая куртка, которую ему отдали в счёт долга за починку трёх стволов сразу, и даже немного медикаментов. И главное появилось место. Точка в этом дыре, где он был не беспомощным искателем, а специалистом. Точка, с которой он мог начать свой настоящий поиск, уже окрепнув и получив хоть какие-то рычаги влияния. Он всё так же, в перерывах между работой, показывал фотографию Сашки каждому новому лицу. Ответы не менялись.
О них он услышал почти сразу. "Закат". Не просто группа. О них говорили с придыханием, о уважением. Говорили, что они обитают на Элеваторе, возле Разрушенного Моста. Что они не гонятся за деньгами, а ходят только на серьёзные, продуманные вылазки. Что они не терпят мародёрства и предательства среди своих. Для Данила, чей сознательный мир был построен на порядке и надёжности, они стали объектом тихого, внутреннего восхищения. Они не были бандитами, грабящими слабых. Они были на подобии рейнджеров, только их сила была в братстве и в правде. Случайно познакомиться представился, когда к его сарайчику притащили тяжелораненого. Не просто раненого одного из «Заката». Пуля навылет в бедре, потеря крови, начинался шок. Товарищи, двое суровых мужчин в потрёпанной, но качественной экипировки, принесли его почти что бегом.
- Механик! Шьёшь? бросил один, и в его голосе была не просьба, а требование.
Данил кивнул, не говоря ни слова. Он сделал всё правильно: остановил кровь жгутом (тут пригодились материны уроки), обработал рану антисептиком своим, последним, наложил швы. Работал молча, быстро, точно. Мужики с «Заката» наблюдали, не проронив ни звука. Когда было сделано, старший из них, с волевым лицом, глянул на Данила.
- Чинишь экипировку?
- Да.
- Принеси. Посмотрим.
Он принёс им несколько своих работ автомат с доработанным УСМ для плавного спуска, перешитую разгрузку с усиленными креплениями. Мужики, звавшиеся Евгений и Дмитрий, осмотрели всё внимательно, щёлкая затворами, проверяя швы на разрыв.
- Качество, заключил Евгений.
- Не халтура. Будешь работать на нас снарягу, оружие. Оплата, патроны, еда, защита. Дёшево не оценим.
Так началось его сотрудничество с «Закатом». Он не стал своим в их замкнутом кругу сразу. Он был внешним специалистом, наёмным механиком. Но его работа говорила за него. Восстановленное после перегрева, починенная после стычки с кровососом броня, самодельные ремкомплекты, которые он собирал из того, что приносили сталкеры. Он вникал в их нужды, изучал, что чаще ломается в условиях конкретных локаций. Лидера «Заката» звали Дамир. Человек верный, с взглядом стального сверла. Он появлялся часто, всегда лично проверял ключевые моменты. Однажды он пришёл в сарай-мастерскую сам, в сопровождении того самого Димы. Осмотрел верстак, инструмент, разложенные на полках готовые работы.
- Говорят, ты не только чинишь. Модернизируешь, сказал Дамир, его голос был низким и ровным.
- Делаю надёжнее. Лишнее убираю. Слабое усиливаем, коротко ответил Данил.
- На вылазке у НИИ Аграпром группа бежала во время выброса, успели зайти в безопасное место. Вся электроника встала, пда, фонарики. Ты такое чинишь?
- Зависит от степени повреждения. Нужно смотреть.
Дамир кивнул, приняв ответ как техническую сводку.
- Хорошо себя показал. Исполнительный. Не болтливый. Он сделал паузу, глядя прямо на Данила. Место у нас есть. Не для стрелка. Для оружейника, инженера. Для своего человека. В «Закате». Думай. предложение висело в воздухе. Вступить в группу значило получить крышу, снабжение, силу за спиной. Но и взять на себя обязательства. Подчиняться, рвать связи с другими. Для Данила, чей путь был путём одиночки-мастера, это был серьёзный поворот.
Он не отказался. В его расчётах это был логичный шаг. «Закат» был самым эффективным и предсказуемым отрядом на Кордоне. Работая внутри системы, он получит больше ресурсов, больше информации, больше возможностей для своей главной цели.
- Я вхожу, сказал он просто. Но у меня своя задача. Я ищу человека. Он снова достал фотографию Сашки.
- Дамир взглянул на снимок, затем на Данила. В его глазах мелькнуло понимание.
- Ищи. Наши каналы помогут, может он на севере..
- Так и есть, согласился Данил.
2
