НА ЧЕЧЕНСКОМ ФРОНТУ БЕЗ ПЕРЕМЕН (П)

B 1

BIGCITYLIFE

Новичок
Отдел мероприятий
30
435

Чеченская война стала одним из самых тяжёлых испытаний для тех, кто оказался втянут в неё. Суровые горы, разрушенные города и бесконечные операции оставили след в судьбах тысяч людей. Первая кампания началась резко, будто кто-то сорвал крышку с давно копившейся бури. Молодые солдаты, обычные срочники и контрактники, оказались в незнакомой среде, где каждый поворот улицы мог стать последним. Она отличалась быстрым вводом войск, недостаточной разведкой и отсутствием чёткого понимания обстановки. Бои велись как в горах, так и в плотной городской среде, что делало операции крайне опасными. Наиболее тяжёлые эпизоды проходили в Грозном, где подразделения нередко попадали в окружение и вынуждены были удерживать позиции до подхода подкреплений. Война представляла собой целую серию вооружённых конфликтов, где сталкивались подготовленные боевики, регулярная армия, спецподразделения, внутренние войска и множество вспомогательных сил ..

Untitled-1.jpg


Untitled-2.jpg

<... Вечер в Грозном наступал не так, как в книгах о войне. Не было рассказов о горячем чае, не было бодрых анекдотов у костра, был лишь сырой подвал разрушенного дома, где мы прятались от миномётного обстрела, вдыхая пыль со стен и слушая, как где-то наверху, над бетонной крошкой, ходит смерть со своей косой, лишь бы найти ещё одного неугомонного. риплые голоса, запах дешёвых сухпайков, просроченных ещё года два назад, и консервы, от которых к утру выворачивало. Кто-то пытался шутить, но все эти шутки вязли в глухой тишине, будто здесь даже смех стеснялся звучать. Прятались по комнатам без окон, растапливали снег в касках, делили последнюю банку тушёнки на пятерых. Иногда казалось, что даже крысы отсюда ушли, а мы пока нет. На улице лежали обломки техники, чьи-то разорванные личные вещи, рваные тетрадки местных детей ~ напоминание, что здесь была жизнь.

И где-то в этой тьме, среди перегоревших проводов и треснувших кирпичей, я тоже прятался. Не только от пуль. От мысли, что всё это ошибка. От ощущения, что нас сюда бросили, как мясо, чтобы закрыть очередную бумажную графу на чьём-то столе. Я перебирал в руках старую потрёпанную записку, клочок бумаги из выхода на гражданке, на котором давно стерлись буквы. Она уже не имела значения, только напоминала, каким я был до этого ада. Тогда казалось, что впереди будет нормальная жизнь, но война не оставляет пространства для иллюзий. Она стирает до голых нервов и только потом начинает писать на тебе свою правду. Когда мы шли на штурм, никто толком не понимал, куда ведёт колонна. Приказы менялись трижды за день, связь рвалась, будто её кто-то специально перерезал, а офицеры, которым мы верили, лишь разводили руками. Впереди город ~ город полный огня, позади лишь равнодушие. И когда всё рухнуло, когда мы остались в окружении без поддержки, без артиллерии, без эвакуации именно тогда внутри стало ясно. Нас не спасут. Мы удерживали позицию до последнего, ели снег, пили ржавую воду из прогоревшей трубы и слушали, как где-то по рациям проходят чужие приказы, не нам, не для нас. Мы были забыты. И всё, что осталось у меня, злость. Глухая, вязкая, прожигающая грудь. Она не давала умереть ~ ощущение четкого предательства, плевка в лицо.

Вторая кампания встретила нас уже другими. Мы вернулись сюда не мальчишками, возвращались солдатами, которые видели, как исчезает вера и заместо него появляется хуевое предательство.. На этот раз всё выглядело иначе только снаружи. Но стоило углубиться, и становилось ясно ~ прозрачности нет. Система та же, только маска чище. Командование раздавало приказы, которые не сходились с реальностью, мы снова работали без поддержки, снова рассчитывали только на себя. И каждый день убеждался, если ты хочешь выжить, будь частью этой системы или используй её. По-другому нельзя. Командование тянуло нас на дно своей трусостью и решениями, принятыми где-то далеко от передовой. Все мои собратья видели это и кипели, вертикаль всех действий и приказов ясна - никто не вернется живым, связь со штабом легла. Я был старшим по званию среди тех, кто ещё мог думать головой. В момент, когда всё рухнуло разом, снабжение, связь и мораль всех нас, первым отозвался всех поднять и взялся за командование по своему соображению.


Untitled-3.jpg


****
***
Первой операцией стало освобождение наших ребят, которые попали в засаду и отрезаны были от основных сил. Никаких карт, никакой нормальной связи, только знание местности, интуиция. Мы шли через дворы, под проливным огнём, обходами, по подвалам, где бетон звенел от пуль. Вытащили их. Всех, кого ещё можно было вынести. Тогда бойцы впервые сказали, что я должен вести нас дальше. Вторая связана с эвакуация мирных жителей. Никто, кроме нас, не хотел этим заниматься: слишком рискованно, слишком близко к позициям боевиков. Но когда видишь стариков, детей, женщин, которым некуда бежать, о приказах уже не думаешь. Мы вывели их по ночи, колонной, по улицам, которые днём были простреливаемыми насквозь. Дважды попадали под миномёты, один раз едва не потеряли весь хвост колонны, но всё-таки довели их живыми. После этого уже и те, кто сомневался, начали слушать меня без вопросов.

Третья, та самая, где всё пошло не так. Штурм крупного здания по моей личной инициативе в котором засели подготовленные боевики. Разведка дала неверные данные, говорили, что внутри десяток человек, а оказалось почти три взвода. Огневые точки на этажах, простреливаемые коридоры, заминированные лестницы. Мы вошли слишком глубоко и поняли это слишком поздно. Пришлось вырываться обратно сквозь дым, завалы и огонь, таща раненых на себе. Мы потеряли много хороших людей - очень много, дохуя, чтобы просто назвать это ошибкой. Эта операция до сих пор стоит у меня перед глазами. Иногда кажется, что именно там мы окончательно поняли ~ в этой войне на приказах далеко не уедешь. Поэтому я и продолжил вести тех, кто мне верил тех, кто остался жив благодаря нам, а не бумажкам из штаба. После войны, когда вернулся на Родину, меня уже ждали. Трибунал. Формально за превышение полномочий. Неофициально, показал, что без них можно и лучше. Но заслуги никто списать не решился. Обошлось общественными работами, несколькими потерянными наградами и громким выговором. Жить можно.