0
Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл.
Ты хоть иногда задумываешься над тем, имеет ли твоя жизнь малейший смысл? Люди недолговечны - они рождаются, учатся, работают, создают потомство и умирают. Всего пять простых этапов, между которыми ты, я и все люди на земле должны вставить частичку чего-то полезного, чего-то вечного. Именно это и будет лежать в основе смысла моего с твоим существования, ибо рано или поздно наступит заключительный этап и сидя в воображаемой лодке в обнимку со смертью мы спросим: «Хватило ли того, что я оставил после себя на то, чтобы прожитая мной жизнь не казалась бессмысленной?»… А смерть пожмет плечами и скажет: «Ты сам вкладываешь в свою жизнь смысл, так почем мне знать, осталось ли после тебя что-то значимое…»
Странно, но за все сорок с лишним мысли об этом пришли мне в голову лишь сейчас: сидя в кустах перед длинным забором, отделяющим привычный мир от загадок и тайн, что скрывает Чернобыльская Зона Отчуждения. Казалось, что все в моей жизни давно получилось: работа, дом, семья и даже маленький красивый огород. Но прямо за забором голос, словно ласковая песня матушки, зовет меня к себе. Отсчитывая минуты до момента, когда проедет патрульный джип и мы перейдем на ту сторону, я задумываюсь: «Имеет ли смысл все то, что я успел повидать в своей жизни или мой путь только начинается…»
Бьюсь об заклад, что у каждого есть фото, где еще маленький его владелец в отцовской одёжке держит старого выпуска сигарету и изображает деловой вид, позируя на объектив дешевой фотокамеры. Я ничем не отличаюсь от других, ибо мое детство – это детство десятков или даже сотен миллионов таких же людей – счастливое, поучительное и запоминающееся. Многим не удается наладить связь с отцом с самого детства, но у меня никогда не было таких проблем. Он не был коренным украинцем, но он прививал мне любовь к родине, за что я ему благодарен. Отец учил меня отличать родной язык от итальянского, учил во что бы то ни стало слушаться старших и всегда рваться в Киев – на родину. Я постигал все то, что было сказано родителем, ведь он умел преподносить это убедительно и четко: от обычных новостей до серьезных разговоров отца с сыном. Кроме прочего, мой родитель был оружейным мастером – не просто каким-то доходягой, который точит ножи и чистит ружья, он знал в оружейном мастерстве всё. В нашем доме хранились десятки различных моделей огнестрельного и холодного вооружения, которые отец где купил, а где смастерил сам. Это хобби, казалось, отвлекало его от повседневной жизни. Он мог часами объяснять мне про механизм смены патрона в винтовке, а потом вместе со мной мастерить гарду для нового кинжала, который позже будет добавлен к коллекции.
Мама была коренной украинкой – властной, но добродушной и ранимой женщиной. Она работала учителем и можно сказать, что с рождения прививала мне учение. Многие дети в возрасте пяти лет познавали многообразие и краски жизни, а я покорно учил программу начальных классов и мне не было скучно, ведь у меня были родители, которые не давали мне скучать по беззаботной жизни и ребячеству. Хорошее было: я учился, ладил с родителями и занимался повседневными делами, помогая отцу с его оружейным хобби. Что же могло пойти не так…
Счастливое детство понемногу стало уступать подростковому взрослению. Со временем я осознал, что мое детство не было настолько счастливым, насколько я таковым его представлял. Родители ограничивали меня во всем, что было присуще детям: видеоигры, прогулки, общение и даже хобби. Почему-то отец видел во мне такого же оружейника, а мать примерного отличника, в будущем просиживающего задницу в офисе. Оказалось, что все решили за меня…
Я впервые попробовал на вкус неповиновение в четырнадцать, опоздав домой после наступления темноты на три часа. Всю жизнь тебя заставляют двигаться по уже всеми изученному маршруту, заниматься тем, чем прикажут и вести себя так, как «подобает». Школьные друзья считали такое воспитание дикостью и со временем переубедили меня в том, что мои родители были лучшими. В день, когда я должен был вернуться и провести время за обучением я просто пошел в парк, где провел с настоящими друзьями столько времени, сколько сам выдержал. Нам было о чем поговорить и мы делали ровно то, что делают обычные подростки - безудержно болтали о будущем, прошлом и настоящем…
Моя прогулка и неповиновение стоили двадцати ударов сухим кожаным ремнем по запястьям – жестокое наказание даже для взрослого. Я усвоил урок: неповиновение – это наказание…
Разве может что-то остановить молодую душу, жаждущую свободу? Шел семнадцатый год, я перестал учиться так, как хотели этого родители и в моих интересах теперь были лишь развлечения. Алкоголь, сигареты, хулиганство – есть ли что-то более веселое, чем также можно заглушить обиду на родителей, которые не давали теперь стать таким, какой ты есть? Думаю, что нет. Отец уже не мог наказать меня, он стал на голову ниже меня и лишь молча осознавал, что наделал ошибку, не дав мне выбирать между свободной жизнью и жизнью покорного ребенка. Мать же… В ее силах было лишь безудержно ругать сына, который не ставил ее всерьез, но даже это не могло заставить меня измениться…
На самом деле я понимал, что заставило меня поменяться. Это точно не была обида на родителей, а что-то более глубокое – будто бы желание познать новое, гонка за новыми ощущениями. Я осознал то, сколько неизведанного еще есть в мире, но больше всего я осознал, что самым захватывающим стало возникновение у меня чувства симпатии… Она не выглядела такой, какими были все в моей компании. Казалось, она в ней точно из-за того же, из-за чего и я – ее гложело отсутствие изменений в жизни, эдакий недостаток нового. Маша была лучшей ученицей во всей школе, но ее это совершенно не вдохновляло. При виде ее мое сердце словно сжималось, а во рту все ссыхалось – я становился настолько растерянным и неуверенным, что не мог сказать и слова.
Мы начали общаться, а со временем стали парой. Для меня все было так ново, что я успевал лишь идти навстречу «судьбе». В двенадцатом классе мы переспали и я осознал, насколько хочу быть с ней до конца жизни. Это было не столько на фоне близости, сколько на фоне взаимопонимания – она была точно таким же ребенком, который боролся с манипуляцией властных родителей, каким был и я. Но она не смогла им противиться… Я знал, что Маша вскоре отправится в Англию по квоте из школы, знаний ей было не занимать… И еще я знал, что нам придется расстаться, ведь я на ее фоне был совершенно никчемным: мои знания улетучились еще пару классов назад, а самооценка и желание меняться упало еще с того момента, как я впервые усвоил урок неповиновения в далеком детстве. Все это давило на меня как огромный камень…
Перед началом лета прошли экзамены и, как я и думал, моих результатов еле хватало на то, чтобы поступить на платное обучение. На этой ноте я расстался с единственным родным человеком и неожиданно для себя вернулся к истокам – я разрешил родне выбирать свое место обучения. Безмолвно думая о той, которую отпустил, я еле улавливал слова из дискуссии родителей о том, где, по их мнению, мне было бы лучше учиться дальше. Я поддался на их решение так, как делал это в детстве и на этот раз мне было все-равно, манипулируют ли моим решением отец и мать или нет. Все мои мысли были где-то в Англии, где сейчас находилась она…
Университет, специализирующийся на разработке и сборке огнестрельного оружия. Факт того, что я поступил туда я принял также равнодушно, как и то, что родители обязались заплатить лишь за первый год обучения, а на остальные поручили меня копить самому. Сам того не ожидая я начал первый курс с положительных результатов, ведь все, что преподавали в университете было знакомым мне еще с раннего детства. Я учился с удовольствием и рвался к тому, чтобы достичь лучших результатов – стать хоть немного похожим на великолепную заучку, которую я упустил навсегда…
Год пролетел также быстро, как быстро я привык к рутине студента. Я уже и позабыл о нарекании родителей и по окончанию первого курса на мое имя пришел платеж за обучение. В тот момент я опешил, ведь ранее мне не доводилось зарабатывать денег, к тому же таких больших денег. Спустя несколько дней раздумий пришлось приспособиться и найти подработку, которых в будущем я поменял очень много. Из-за смежных проблем от недостатка средств я потерял большую часть успеваемости и, впоследствии, оказался чуть ли не на грани вылета из университета, но вовремя успел закрыть долги и обошел проблему. Взрослая жизнь началась и с этим пришлось смириться…
Вы когда-нибудь просыпались от того, что перед вашей койкой сидит командир военной части и выкрикивает на вас всевозможные оскорбления на украинском, а друг из военной роты – Виктор – пытается уничтожить следы выпитого прямо в казарме алкоголя? Именно так проходил почти каждый день моей службы после того, как я закончил университет. Родители перестали связываться со мной еще на втором курсе, а потому пошлину за службу уплатить не удалось – уж слишком кусалось количество нулей для обычного студента. Так вот, почему же сам глава части распинался передо мной? На тот момент мне было уже двадцать пять лет и я закончил университет на диплом, после чего неожиданно для себя вместо обычной призывной службой подписал контракт на службу в десантно-диверсионном полке и впоследствии попал в оперативную снайперскую роту. Несмотря на в некотором смысле слабое тело, я стал лучшим стрелком и не только в своей части, но, возможно, во всём Киеве. Всего за год я продвинулся в мастерстве оптических винтовок до уровня ветеранов боевых действий и сейчас винтовка в моих руках стоила огромных денег, да и конечно я сам это понимал.
Поначалу моя служба шла чересчур сложно, но впоследствии я наловчился. Стрелять из снайперской винтовки – это как играть со своими чувствами: ты усмиряешь разум, настраиваешь все свое внимание на одну цель и пытаешься побороть животный страх, который накатывает от того, что кто-то вот-вот умрет от твоих рук. Правда… Все это нам объясняли лишь на практике…
19 октября 1998 года. Киев. Мы без всяких постановлений и объяснений были отправлены в центр города на подавление террористического акта. По предварительной информации пятеро человек находились в здании семейного магазина и удерживали в заложниках по меньшей мере 11 человек. Многие в тот день так и не поняли, куда их везут, я же обо всем догадался сразу и меня попросту накрыла дрожь. Не то, чтобы я боялся убивать террориста, который угрожает мирным людям, да и я ранее охотился с отцом… Но это лишение человека жизни и я точно не был к такому готов
Тем не менее мы прибыли на объект, после чего были розданы соответствующие указания и я был отправлен на соседнее здание размером в три этажа. С него мне был отчетливо виден вход, а также выход пожарной безопасности и люк, ведущий на крышу. С этого момента началось самое долгое в моей жизни приключение с винтовкой в руках…
За наблюдением в прицел я провел четырнадцать полных часов, сменил позицию около трех раз и, что уж там, несколько раз сходил под себя в туалет. Все было сделано для того, чтобы захваченный магазин не был потерян из виду. За эти длинные четырнадцать часов я ощутил всё: презрение к себе за нетерпение, злость на людей за то, что они могут вот так обходиться с себе подобными, жалость по отношению к тем, кто остался в заложниках и даже грусть, которая хлынула на меня почти сразу. Я вспомнил отцовскую мастерскую, в которой он учил меня разбирать макеты огнестрельного оружия, вспомнил гостиную и большой мраморный камин, перед которым мать учила меня алфавиту, наконец вспомнил и ее… Прямо сейчас, пока я постоянно гляжу на три позиции через узкий оптический прицел, Маша спит и учится, завтракает и гуляет, радуется жизни и, может быть, тоскует по тем школьным временам.
Все нахлынувшее попыталось сломить меня, и не раз, но я выдержал… На начало шестнадцатого часа, 20 октября 1998, около шести утра я заметил явный силуэт в окошке красной двери, которое прежде казалось мне просто бутафорским. Силуэт стоял неподвижно около трех минут, прежде чем дверь резко распахнулась и из нее вынырнул худощавый парень в дешевой маскарадной маске. В тот момент я невероятно хотел спать, но все же опомнился и не успел он сделать третий шаг в сторону забора, как мой палец щелкнул… Кровь из его головы брызнула на мусорный бак, а сам он проехался по асфальту еще на пару метров, прежде чем его продырявленная голова не ударилась в металлический забор. Следующим моментом я ощутил что-то схожее с растерянностью и страхом – это чувство часто преследовало меня. Еще я почувствовал, как будто на меня нахлынули воспоминания, в голове всплыл урок детства: неповиновение – это наказание. Он ведь мог сдаться оперативной группе и ничего бы не произошло, эти мысли пришли ко мне чуть позже, прежде чем я еле подавил приступ тошноты от увиденной крови вперемешку с мозгами, после чего вновь уставил взор на дверь. Оттуда вылез явно гражданский, а за ним вслед и второй террорист, наставивший на мужчину потрепанный автомат калашникова. Тут и пригодились мои знания: автомат не был чищен и это можно было понять даже с далекого расстояния, он был чуть ли не коричневым, а также сам бандит носил неестественно широкие для него строительные перчатки. Удивившись такой плохой подготовке я осознал, что на выстрел понадобилось время, которого после смерти террориста попросту не было бы…
Прозвучал еще один выстрел, гражданский в слезах упал на асфальт и закрылся руками, а туша преступника повалилась рядом с его коллегой. Последующая процедура лежала на оперативной группе, здание быстро зачистили и заложники были освобождены…
До сих пор меня гложет вопрос о том, почему стрелял только я. Я никогда не сомневался в ребятах из своей роты: они были профессионалами, а оптические винтовки в их руках были оружием смертоносным. Но никто не посмел выстрелить раньше, чем это сделал я… Неужели они решили взвались груз моральной ответственности на меня или… Или просто доверились тому, кто, по их мнению, стреляет лучше всех. Я не знаю точно, однако мне понадобилось провести долгое время наедине с собой и своей винтовкой, прежде чем я вновь прибыл в себя и прослужил еще пять лет, переодически лишая жизни неугодных правительству или мирным жителям людей, а в свободное время мирно просиживающего время за размышлениями о высшем, пока Виктор делал что-то совсем глупое, пытаясь вывести меня из транса раздумий.
Кто бы что не говорил, но семейная жизнь все-таки подводит людей к кризису среднего возраста… Я так и не нашел Мари и за неимением лучших вариантов женился на подруге семьи. Да, опять за меня выбирали мои родители, ведь я вновь наладил с ними контакт. Знаете, эти семейные ужины, обсуждение того, куда бы ты хотел поехать отдыхать в этот раз и чего не хватает правительству, чтобы стать демократическим – это все постепенно убивает рассудок, оставляет лишь осадок в виде примитивных человеческих способностей, но отбирает у тебя смысл существования. Нет, я люблю детей, которых родила моя супруга и провел бы со своей семьей бесконечное количество времени, но… Порой хочется мечтать, мечтать о том, что можно было бы изменить в прошлом, чтобы твоя жизнь в будущем имела больший смысл. Хотя мечты мечтами, а заказы мастерской отца выполнять кому-то нужно. Да, именно так я и продолжил жить после десяти с лишним лет службы в снайперской роте Украины – работать в мастерской отца с инвалидностью и растить годовалых близнецов. Со временем я превратил его рабочее место в нечто среднее между ремонтным цехом и магазином электроники, разобравшись в этом деле для будущего блага семьи. Долгих трудов мне стоило стать «техником», но я им стал и теперь кроме оружия мог починить что-то микроскопическое, напрямую связанное с током и светодиодами.
Но как всегда бывает - мирная жизнь продлилась недолго…
За две недели до своего 41го дня рождения я был мобилизован в военно-поисковую экспедицию на территорию ЧЗО как профессиональный снайпер и по совместительству технический специалист группы. Я ранее слышал о мистике в том районе, но даже не мог догадываться о том, что увижу уже совсем скоро. Несколько дней подготовки, два дня на мобилизацию и сбор документов и еще несколько до того, чтобы мы оказались прямо перед ней: будто третье кольцо шло до самого верха и на нем можно было разглядеть явную линию между ясным мирным небом и свинцовыми тучами, повисшими над Зоной Отчуждения. Я не знал, что будет ждать меня там, но мне нужно было найти настоящий смысл своего существования: если не в любви к той самой девушке, то в исследовании нового…
Из мемуаров Валерия Сергеевича Сафонова, блокнот которого был найден в одной из кабин военного транспорта и вскоре был продан на аукционе. Сам военный обзавелся кличкой «Отбитый» по неизвестным его знакомым причине и освоился в кругах ЧЗО, стремясь к своей цели - изучать серые тучи, покидая ряды военных. Ежемесячно он отправляет деньги со своих заработанных навыках на нужды семьи. В кругах он известен как высококвалифицированный техник, оружейный мастер и отличный снайпер, знающий свое дело…
С того самого дня, когда колонна расползлась в туман, Валера всем видом понял: обратно он уже не вернётся. Не потому что предал кого-то — просто понял, что дальше будет только хуже. Командование упёрлось лбом в идею идти глубже, туда, где даже опытные сталкеры крестились и обходили стороной. А ему, как ни крути, жить хотелось. Хоть немного, хоть ради тех, кто дома ждал.
Он и ушёл. Без пафоса, без побега под пули, ведь сослуживцы уважали его за боевые поступки, как и все офицеры которые бились с ним бок о бок, понимали что "Отбитый" ни раз подчеркивал свою позицию и твердо заявлял о своих намерениях, порой даже не слушая командование, за счёт чего и не был объявлен в розыск - а просто списан как груз 200, в ходе вылазки. Затем просто дождался, когда темнота сядет плотнее обычного, стянул ремни на разгрузке и шагнул в туман. Оглядываться было незачем, там уже давно не было той самой частичкой души, которая держала его там.
В Зоне его сперва приняли настороженно. Слишком тихий, слишком уверенный, слишком уж умел стрелять. Но вскоре привыкли. Кто давал ему кличку "Отбитый", уже не вспомнить — то ли за то, что не боялся лезть туда, куда нормальные люди не совались, то ли просто так прицепилось. Главное прилипло намертво.
Работы хватало: то винтовку кому-то оживить, то проводником пойти, то куда-то в рейд подзаработать. Валера не жадничал - всё, что мог, отправлял домой. Деньги передавал через Виктора, своего старого дружка по роте. Тот теперь болтался на складе недалеко от Периметра и без лишних вопросов забирал посылку. Дальше - уже его дело: там наклеит марку, там сунет в нужные руки.
Для семьи Валера так и оставался военным где-то "в командировках". Никаких признаний, никаких правд. Зачем им это знать? Пусть думают, что он служит себе спокойно, а не лазает по мёртвым городам с ржавой винтовкой.
А сам Валера… да что он. Жил как получалось. К Зоне привыкаешь так же, как к шраму: сначала мешает, потом просто есть. Иногда он сидел на крыше какого-нибудь полуразваленного дома, слушал, как где-то внизу трещит детектор, и думал смешно всё-таки: всю жизнь пытаешься найти своё место, а находишь его там, где нормальный человек три минуты не выдержит.
Но, как ни странно, смысл там был. Не громкий, не геройский, но был.
Ты хоть иногда задумываешься над тем, имеет ли твоя жизнь малейший смысл? Люди недолговечны - они рождаются, учатся, работают, создают потомство и умирают. Всего пять простых этапов, между которыми ты, я и все люди на земле должны вставить частичку чего-то полезного, чего-то вечного. Именно это и будет лежать в основе смысла моего с твоим существования, ибо рано или поздно наступит заключительный этап и сидя в воображаемой лодке в обнимку со смертью мы спросим: «Хватило ли того, что я оставил после себя на то, чтобы прожитая мной жизнь не казалась бессмысленной?»… А смерть пожмет плечами и скажет: «Ты сам вкладываешь в свою жизнь смысл, так почем мне знать, осталось ли после тебя что-то значимое…»
Странно, но за все сорок с лишним мысли об этом пришли мне в голову лишь сейчас: сидя в кустах перед длинным забором, отделяющим привычный мир от загадок и тайн, что скрывает Чернобыльская Зона Отчуждения. Казалось, что все в моей жизни давно получилось: работа, дом, семья и даже маленький красивый огород. Но прямо за забором голос, словно ласковая песня матушки, зовет меня к себе. Отсчитывая минуты до момента, когда проедет патрульный джип и мы перейдем на ту сторону, я задумываюсь: «Имеет ли смысл все то, что я успел повидать в своей жизни или мой путь только начинается…»
Бьюсь об заклад, что у каждого есть фото, где еще маленький его владелец в отцовской одёжке держит старого выпуска сигарету и изображает деловой вид, позируя на объектив дешевой фотокамеры. Я ничем не отличаюсь от других, ибо мое детство – это детство десятков или даже сотен миллионов таких же людей – счастливое, поучительное и запоминающееся. Многим не удается наладить связь с отцом с самого детства, но у меня никогда не было таких проблем. Он не был коренным украинцем, но он прививал мне любовь к родине, за что я ему благодарен. Отец учил меня отличать родной язык от итальянского, учил во что бы то ни стало слушаться старших и всегда рваться в Киев – на родину. Я постигал все то, что было сказано родителем, ведь он умел преподносить это убедительно и четко: от обычных новостей до серьезных разговоров отца с сыном. Кроме прочего, мой родитель был оружейным мастером – не просто каким-то доходягой, который точит ножи и чистит ружья, он знал в оружейном мастерстве всё. В нашем доме хранились десятки различных моделей огнестрельного и холодного вооружения, которые отец где купил, а где смастерил сам. Это хобби, казалось, отвлекало его от повседневной жизни. Он мог часами объяснять мне про механизм смены патрона в винтовке, а потом вместе со мной мастерить гарду для нового кинжала, который позже будет добавлен к коллекции.
Мама была коренной украинкой – властной, но добродушной и ранимой женщиной. Она работала учителем и можно сказать, что с рождения прививала мне учение. Многие дети в возрасте пяти лет познавали многообразие и краски жизни, а я покорно учил программу начальных классов и мне не было скучно, ведь у меня были родители, которые не давали мне скучать по беззаботной жизни и ребячеству. Хорошее было: я учился, ладил с родителями и занимался повседневными делами, помогая отцу с его оружейным хобби. Что же могло пойти не так…
Счастливое детство понемногу стало уступать подростковому взрослению. Со временем я осознал, что мое детство не было настолько счастливым, насколько я таковым его представлял. Родители ограничивали меня во всем, что было присуще детям: видеоигры, прогулки, общение и даже хобби. Почему-то отец видел во мне такого же оружейника, а мать примерного отличника, в будущем просиживающего задницу в офисе. Оказалось, что все решили за меня…
Я впервые попробовал на вкус неповиновение в четырнадцать, опоздав домой после наступления темноты на три часа. Всю жизнь тебя заставляют двигаться по уже всеми изученному маршруту, заниматься тем, чем прикажут и вести себя так, как «подобает». Школьные друзья считали такое воспитание дикостью и со временем переубедили меня в том, что мои родители были лучшими. В день, когда я должен был вернуться и провести время за обучением я просто пошел в парк, где провел с настоящими друзьями столько времени, сколько сам выдержал. Нам было о чем поговорить и мы делали ровно то, что делают обычные подростки - безудержно болтали о будущем, прошлом и настоящем…
Моя прогулка и неповиновение стоили двадцати ударов сухим кожаным ремнем по запястьям – жестокое наказание даже для взрослого. Я усвоил урок: неповиновение – это наказание…
Разве может что-то остановить молодую душу, жаждущую свободу? Шел семнадцатый год, я перестал учиться так, как хотели этого родители и в моих интересах теперь были лишь развлечения. Алкоголь, сигареты, хулиганство – есть ли что-то более веселое, чем также можно заглушить обиду на родителей, которые не давали теперь стать таким, какой ты есть? Думаю, что нет. Отец уже не мог наказать меня, он стал на голову ниже меня и лишь молча осознавал, что наделал ошибку, не дав мне выбирать между свободной жизнью и жизнью покорного ребенка. Мать же… В ее силах было лишь безудержно ругать сына, который не ставил ее всерьез, но даже это не могло заставить меня измениться…
На самом деле я понимал, что заставило меня поменяться. Это точно не была обида на родителей, а что-то более глубокое – будто бы желание познать новое, гонка за новыми ощущениями. Я осознал то, сколько неизведанного еще есть в мире, но больше всего я осознал, что самым захватывающим стало возникновение у меня чувства симпатии… Она не выглядела такой, какими были все в моей компании. Казалось, она в ней точно из-за того же, из-за чего и я – ее гложело отсутствие изменений в жизни, эдакий недостаток нового. Маша была лучшей ученицей во всей школе, но ее это совершенно не вдохновляло. При виде ее мое сердце словно сжималось, а во рту все ссыхалось – я становился настолько растерянным и неуверенным, что не мог сказать и слова.
Мы начали общаться, а со временем стали парой. Для меня все было так ново, что я успевал лишь идти навстречу «судьбе». В двенадцатом классе мы переспали и я осознал, насколько хочу быть с ней до конца жизни. Это было не столько на фоне близости, сколько на фоне взаимопонимания – она была точно таким же ребенком, который боролся с манипуляцией властных родителей, каким был и я. Но она не смогла им противиться… Я знал, что Маша вскоре отправится в Англию по квоте из школы, знаний ей было не занимать… И еще я знал, что нам придется расстаться, ведь я на ее фоне был совершенно никчемным: мои знания улетучились еще пару классов назад, а самооценка и желание меняться упало еще с того момента, как я впервые усвоил урок неповиновения в далеком детстве. Все это давило на меня как огромный камень…
Перед началом лета прошли экзамены и, как я и думал, моих результатов еле хватало на то, чтобы поступить на платное обучение. На этой ноте я расстался с единственным родным человеком и неожиданно для себя вернулся к истокам – я разрешил родне выбирать свое место обучения. Безмолвно думая о той, которую отпустил, я еле улавливал слова из дискуссии родителей о том, где, по их мнению, мне было бы лучше учиться дальше. Я поддался на их решение так, как делал это в детстве и на этот раз мне было все-равно, манипулируют ли моим решением отец и мать или нет. Все мои мысли были где-то в Англии, где сейчас находилась она…
Университет, специализирующийся на разработке и сборке огнестрельного оружия. Факт того, что я поступил туда я принял также равнодушно, как и то, что родители обязались заплатить лишь за первый год обучения, а на остальные поручили меня копить самому. Сам того не ожидая я начал первый курс с положительных результатов, ведь все, что преподавали в университете было знакомым мне еще с раннего детства. Я учился с удовольствием и рвался к тому, чтобы достичь лучших результатов – стать хоть немного похожим на великолепную заучку, которую я упустил навсегда…
Год пролетел также быстро, как быстро я привык к рутине студента. Я уже и позабыл о нарекании родителей и по окончанию первого курса на мое имя пришел платеж за обучение. В тот момент я опешил, ведь ранее мне не доводилось зарабатывать денег, к тому же таких больших денег. Спустя несколько дней раздумий пришлось приспособиться и найти подработку, которых в будущем я поменял очень много. Из-за смежных проблем от недостатка средств я потерял большую часть успеваемости и, впоследствии, оказался чуть ли не на грани вылета из университета, но вовремя успел закрыть долги и обошел проблему. Взрослая жизнь началась и с этим пришлось смириться…
Вы когда-нибудь просыпались от того, что перед вашей койкой сидит командир военной части и выкрикивает на вас всевозможные оскорбления на украинском, а друг из военной роты – Виктор – пытается уничтожить следы выпитого прямо в казарме алкоголя? Именно так проходил почти каждый день моей службы после того, как я закончил университет. Родители перестали связываться со мной еще на втором курсе, а потому пошлину за службу уплатить не удалось – уж слишком кусалось количество нулей для обычного студента. Так вот, почему же сам глава части распинался передо мной? На тот момент мне было уже двадцать пять лет и я закончил университет на диплом, после чего неожиданно для себя вместо обычной призывной службой подписал контракт на службу в десантно-диверсионном полке и впоследствии попал в оперативную снайперскую роту. Несмотря на в некотором смысле слабое тело, я стал лучшим стрелком и не только в своей части, но, возможно, во всём Киеве. Всего за год я продвинулся в мастерстве оптических винтовок до уровня ветеранов боевых действий и сейчас винтовка в моих руках стоила огромных денег, да и конечно я сам это понимал.
Поначалу моя служба шла чересчур сложно, но впоследствии я наловчился. Стрелять из снайперской винтовки – это как играть со своими чувствами: ты усмиряешь разум, настраиваешь все свое внимание на одну цель и пытаешься побороть животный страх, который накатывает от того, что кто-то вот-вот умрет от твоих рук. Правда… Все это нам объясняли лишь на практике…
19 октября 1998 года. Киев. Мы без всяких постановлений и объяснений были отправлены в центр города на подавление террористического акта. По предварительной информации пятеро человек находились в здании семейного магазина и удерживали в заложниках по меньшей мере 11 человек. Многие в тот день так и не поняли, куда их везут, я же обо всем догадался сразу и меня попросту накрыла дрожь. Не то, чтобы я боялся убивать террориста, который угрожает мирным людям, да и я ранее охотился с отцом… Но это лишение человека жизни и я точно не был к такому готов
Тем не менее мы прибыли на объект, после чего были розданы соответствующие указания и я был отправлен на соседнее здание размером в три этажа. С него мне был отчетливо виден вход, а также выход пожарной безопасности и люк, ведущий на крышу. С этого момента началось самое долгое в моей жизни приключение с винтовкой в руках…
За наблюдением в прицел я провел четырнадцать полных часов, сменил позицию около трех раз и, что уж там, несколько раз сходил под себя в туалет. Все было сделано для того, чтобы захваченный магазин не был потерян из виду. За эти длинные четырнадцать часов я ощутил всё: презрение к себе за нетерпение, злость на людей за то, что они могут вот так обходиться с себе подобными, жалость по отношению к тем, кто остался в заложниках и даже грусть, которая хлынула на меня почти сразу. Я вспомнил отцовскую мастерскую, в которой он учил меня разбирать макеты огнестрельного оружия, вспомнил гостиную и большой мраморный камин, перед которым мать учила меня алфавиту, наконец вспомнил и ее… Прямо сейчас, пока я постоянно гляжу на три позиции через узкий оптический прицел, Маша спит и учится, завтракает и гуляет, радуется жизни и, может быть, тоскует по тем школьным временам.
Все нахлынувшее попыталось сломить меня, и не раз, но я выдержал… На начало шестнадцатого часа, 20 октября 1998, около шести утра я заметил явный силуэт в окошке красной двери, которое прежде казалось мне просто бутафорским. Силуэт стоял неподвижно около трех минут, прежде чем дверь резко распахнулась и из нее вынырнул худощавый парень в дешевой маскарадной маске. В тот момент я невероятно хотел спать, но все же опомнился и не успел он сделать третий шаг в сторону забора, как мой палец щелкнул… Кровь из его головы брызнула на мусорный бак, а сам он проехался по асфальту еще на пару метров, прежде чем его продырявленная голова не ударилась в металлический забор. Следующим моментом я ощутил что-то схожее с растерянностью и страхом – это чувство часто преследовало меня. Еще я почувствовал, как будто на меня нахлынули воспоминания, в голове всплыл урок детства: неповиновение – это наказание. Он ведь мог сдаться оперативной группе и ничего бы не произошло, эти мысли пришли ко мне чуть позже, прежде чем я еле подавил приступ тошноты от увиденной крови вперемешку с мозгами, после чего вновь уставил взор на дверь. Оттуда вылез явно гражданский, а за ним вслед и второй террорист, наставивший на мужчину потрепанный автомат калашникова. Тут и пригодились мои знания: автомат не был чищен и это можно было понять даже с далекого расстояния, он был чуть ли не коричневым, а также сам бандит носил неестественно широкие для него строительные перчатки. Удивившись такой плохой подготовке я осознал, что на выстрел понадобилось время, которого после смерти террориста попросту не было бы…
Прозвучал еще один выстрел, гражданский в слезах упал на асфальт и закрылся руками, а туша преступника повалилась рядом с его коллегой. Последующая процедура лежала на оперативной группе, здание быстро зачистили и заложники были освобождены…
До сих пор меня гложет вопрос о том, почему стрелял только я. Я никогда не сомневался в ребятах из своей роты: они были профессионалами, а оптические винтовки в их руках были оружием смертоносным. Но никто не посмел выстрелить раньше, чем это сделал я… Неужели они решили взвались груз моральной ответственности на меня или… Или просто доверились тому, кто, по их мнению, стреляет лучше всех. Я не знаю точно, однако мне понадобилось провести долгое время наедине с собой и своей винтовкой, прежде чем я вновь прибыл в себя и прослужил еще пять лет, переодически лишая жизни неугодных правительству или мирным жителям людей, а в свободное время мирно просиживающего время за размышлениями о высшем, пока Виктор делал что-то совсем глупое, пытаясь вывести меня из транса раздумий.
Кто бы что не говорил, но семейная жизнь все-таки подводит людей к кризису среднего возраста… Я так и не нашел Мари и за неимением лучших вариантов женился на подруге семьи. Да, опять за меня выбирали мои родители, ведь я вновь наладил с ними контакт. Знаете, эти семейные ужины, обсуждение того, куда бы ты хотел поехать отдыхать в этот раз и чего не хватает правительству, чтобы стать демократическим – это все постепенно убивает рассудок, оставляет лишь осадок в виде примитивных человеческих способностей, но отбирает у тебя смысл существования. Нет, я люблю детей, которых родила моя супруга и провел бы со своей семьей бесконечное количество времени, но… Порой хочется мечтать, мечтать о том, что можно было бы изменить в прошлом, чтобы твоя жизнь в будущем имела больший смысл. Хотя мечты мечтами, а заказы мастерской отца выполнять кому-то нужно. Да, именно так я и продолжил жить после десяти с лишним лет службы в снайперской роте Украины – работать в мастерской отца с инвалидностью и растить годовалых близнецов. Со временем я превратил его рабочее место в нечто среднее между ремонтным цехом и магазином электроники, разобравшись в этом деле для будущего блага семьи. Долгих трудов мне стоило стать «техником», но я им стал и теперь кроме оружия мог починить что-то микроскопическое, напрямую связанное с током и светодиодами.
Но как всегда бывает - мирная жизнь продлилась недолго…
За две недели до своего 41го дня рождения я был мобилизован в военно-поисковую экспедицию на территорию ЧЗО как профессиональный снайпер и по совместительству технический специалист группы. Я ранее слышал о мистике в том районе, но даже не мог догадываться о том, что увижу уже совсем скоро. Несколько дней подготовки, два дня на мобилизацию и сбор документов и еще несколько до того, чтобы мы оказались прямо перед ней: будто третье кольцо шло до самого верха и на нем можно было разглядеть явную линию между ясным мирным небом и свинцовыми тучами, повисшими над Зоной Отчуждения. Я не знал, что будет ждать меня там, но мне нужно было найти настоящий смысл своего существования: если не в любви к той самой девушке, то в исследовании нового…
Из мемуаров Валерия Сергеевича Сафонова, блокнот которого был найден в одной из кабин военного транспорта и вскоре был продан на аукционе. Сам военный обзавелся кличкой «Отбитый» по неизвестным его знакомым причине и освоился в кругах ЧЗО, стремясь к своей цели - изучать серые тучи, покидая ряды военных. Ежемесячно он отправляет деньги со своих заработанных навыках на нужды семьи. В кругах он известен как высококвалифицированный техник, оружейный мастер и отличный снайпер, знающий свое дело…
С того самого дня, когда колонна расползлась в туман, Валера всем видом понял: обратно он уже не вернётся. Не потому что предал кого-то — просто понял, что дальше будет только хуже. Командование упёрлось лбом в идею идти глубже, туда, где даже опытные сталкеры крестились и обходили стороной. А ему, как ни крути, жить хотелось. Хоть немного, хоть ради тех, кто дома ждал.
Он и ушёл. Без пафоса, без побега под пули, ведь сослуживцы уважали его за боевые поступки, как и все офицеры которые бились с ним бок о бок, понимали что "Отбитый" ни раз подчеркивал свою позицию и твердо заявлял о своих намерениях, порой даже не слушая командование, за счёт чего и не был объявлен в розыск - а просто списан как груз 200, в ходе вылазки. Затем просто дождался, когда темнота сядет плотнее обычного, стянул ремни на разгрузке и шагнул в туман. Оглядываться было незачем, там уже давно не было той самой частичкой души, которая держала его там.
В Зоне его сперва приняли настороженно. Слишком тихий, слишком уверенный, слишком уж умел стрелять. Но вскоре привыкли. Кто давал ему кличку "Отбитый", уже не вспомнить — то ли за то, что не боялся лезть туда, куда нормальные люди не совались, то ли просто так прицепилось. Главное прилипло намертво.
Работы хватало: то винтовку кому-то оживить, то проводником пойти, то куда-то в рейд подзаработать. Валера не жадничал - всё, что мог, отправлял домой. Деньги передавал через Виктора, своего старого дружка по роте. Тот теперь болтался на складе недалеко от Периметра и без лишних вопросов забирал посылку. Дальше - уже его дело: там наклеит марку, там сунет в нужные руки.
Для семьи Валера так и оставался военным где-то "в командировках". Никаких признаний, никаких правд. Зачем им это знать? Пусть думают, что он служит себе спокойно, а не лазает по мёртвым городам с ржавой винтовкой.
А сам Валера… да что он. Жил как получалось. К Зоне привыкаешь так же, как к шраму: сначала мешает, потом просто есть. Иногда он сидел на крыше какого-нибудь полуразваленного дома, слушал, как где-то внизу трещит детектор, и думал смешно всё-таки: всю жизнь пытаешься найти своё место, а находишь его там, где нормальный человек три минуты не выдержит.
Но, как ни странно, смысл там был. Не громкий, не геройский, но был.
Последнее редактирование:
